Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Западная Вирджиния, — ответил дядя Фрэнк.

— Я уже все подготовил. В субботу утром летим в Вашингтон. Полетим одним рейсом. Остановимся в очень хорошей гостинице, а в воскресенье поедем смотреть на битву. — Он поднял глаза от своей тарелки, и впервые в жизни я подумал, что вид у него почти счастливый. — Я обо всем договорился сегодня утром. Потребовалось всего несколько телефонных звонков.

Дядя Фрэнк поднял свой бокал с водой:

— За Буйволову тропу! Надо было все отдать в твои руки, Тео. Ты знаешь, как жить.

Папа не обратил внимания на дядю Фрэнка, он посмотрел на меня.

— Это будет очень познавательно. Это была идея Тедди.

— Да, — подтвердил я, — моя.

В тот вечер, когда я делал домашнее задание, с которым не справился Джонни Сеззаро, папа опять пришел ко мне в комнату и снова сел на край моей кровати. Его визиты, которые раньше были исключительным явлением, стали меня настораживать. Я понимал, что это связано с Бобби Ли.

— Ну, как ты, Тедди?

Я не взглянул на него, так как делал примеры на таблицу умножения — то, что мне особенно не нравилось, хотя в школе за год до этого меня и наградили призом по математике, но только потому, что конкурс проводился в тот день, когда Чарли Гавернс поскользнулся на льду и получил сотрясение мозга.

— Хорошо.

Он кивнул головой.

— Тедди, у тебя есть какие-нибудь вопросы, которые ты хочешь мне задать?

— Сколько будет двенадцатью одиннадцать?

— Что? Ах да. Давай посмотрим. — Сейчас он был совершенно спокоен. — Думаю, мне нужна бумажка и карандаш.

— Сто шестьдесят восемь, — подсчитал я. Записал ответ и стал ждать, когда он заговорит о Бобби Ли.

— Да, похоже, так. Тебе хочется поскорее поехать в наше путешествие?

— А ты закончил свою работу?

— Да, да. С конференцией все. В настоящий момент у меня нет дел, не терпящих отлагательства.

Я уже покончил с одной колонкой и готовился приняться за вторую, когда почувствовал на себе папин взгляд. Я отложил карандаш.

— По-моему, Буйволова тропа — это здорово!

— Ты о поездке в Манассас? Да. Думаю, что это будет очень познавательно. Но, если захочешь, мы можем поехать и в другое место.

— Нет, хочу поехать туда. — Во время обеда я опять обдумал свое решение и пришел к заключению, что оно было правильным. Путешествие в Манассас почти наверняка доставит папе удовольствие, и тогда он вряд ли пошлет меня жить куда-то в горы. Я также решил как можно больше узнать о Гражданской войне и таким образом стать совершенно необходимым папе.

— Как получилось, что это место назвали Буйволой тропой и Манассасом?

При этом вопросе папа испытал облегчение, лицо у него расслабилось.

— Манассас. Да, так вот. В Гражданской войне одна и та же битва часто имеет два названия. Сторонники Союза назвали ее битвой у Буйволовой тропы по названию ближайшей речушки, а конфедераты — битвой при Манассасе по названию ближайшей железнодорожной станции. Я всегда называл такие различия микрокосмом войны. Два региона страны не могли прийти к согласию даже в отношении названия своего поля сражения. — Он испустил тяжкий вздох, но вид у него был довольный.

— А, — я откинулся на стуле, надеясь, что мои глаза блестят и выражают готовность еще поговорить на тему условий боевых сражений и снабжения амуницией. Но тут послышался звонок в дверь, и несколько секунд спустя к нам ворвалась тетя Бесс и прошептала: «Тео!» Вид у нее был перепуганный, и я понял, что опять пришел Бобби Ли.

— Кажется, она была кем-то вроде танцовщицы, — сказала тетя Бесс.

Она сидела на моей кровати и пыталась объяснить, как познакомились папа и мама — событие, которое всегда было покрыто завесой тайны. Мне было видно, как в другом конце комнаты из-под кровати высовывается нога Томми, евшего кусок шоколадного кекса, который тетя Бесс испекла на десерт. Внизу, без всякого сомнения, разговаривали папа, дядя Фрэнк и Бобби Ли. Но слов не было слышно. Поднявшись к нам, тетя Бесс закрыла дверь и заперла ее.

— А где она танцевала? — спросил я.

— Точно не знаю, милый. Где-то в Теннеси. Или в том штате, где родилась. Не знаю, не могу сказать.

— Мама была балериной?

Я представил маму в розовом облегающем трико, легко кружащуюся на сцене, со сведенными полукругом над головой руками, с чистым и серьезным выражением лица.

— Нет, кажется, балериной она не была, милый. По-моему, она была танцовщицей другого рода. Спроси лучше у папы. Когда подрастешь. Когда тебе исполнится восемнадцать или двадцать один год. Тогда он тебе расскажет.