Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Превосходно, Глория, — говорил он, — какой изысканный вкус!

Я взглянул на левую грудь миссис Уилкотт, которой папа адресовал этот комплимент, и ждал, что она ответит. Но ответил рот миссис Уилкотт:

— Спасибо, Тео, ешьте на здоровье.

Пока мы ели довольно странную еду, приготовленную миссис Уилкотт, курицу с персиками и грецкими орехами, она упомянула о том, что наш сосед, мистер Татхил, продает дом.

— Красивый дом, — сказала она. — Его фотография была в журнале «Чикаго».

— Да? — сказал папа. Похоже, вино вызвало у его волос сильный эмоциональный подъем, и теперь они белыми крылышками топорщились по бокам головы.

— В нем пять спален и кабинет с камином.

— С камином? — повторил папа.

— Вам нравятся камины, Тео?

— Да, — ответил папа, проглатывая кусок. — С ними хорошо, тепло.

— Мне так нравится огонь, горящий зимним вечером, — заметила миссис Уилкотт.

— Да, — согласился папа. — Зима самое подходящее время для камина. Зимой, хм, холодно.

— Мы часто топили камин. Но теперь здесь только я и Бенджамин, и у нас не так много случаев затопить его. И все же иногда мы это делаем, — тут миссис Уилкотт остановилась и сделала маленький глоток вина, затем, сжав губы, промокнула их. — А у вас, Тео, камин в рабочем состоянии?

Этот вопрос смутил папу.

— В рабочем состоянии? — повторил он. — Да, наверное. Хотя не помню, чтобы мы его зажигали.

— Один раз зажигали, — вставил я.

Папа удивленно посмотрел на меня.

— Мама зажигала, — тихо сказал я. — Чтобы выкурить енота. Того, что устроил себе гнездо наверху.

— Ах да, — вспомнил папа. Он опустил головы к тарелке и отрезал кусок персика. — Это было… целое событие.

Во время десерта, когда мы ели клюквенный пирог, от которого у меня стянуло губы и свело скулы, миссис Уилкотт стала задавать папе вопросы о Гражданской войне, на которые он отвечал довольно пространно. Когда же наконец замолчал, она наклонилась над столом, положила подбородок на ладони и сказала: «Просто потрясающе! И трагично». Потом неожиданно встала и пошла, покачивая бердами, на кухню. Через несколько секунд она вернулась с папиной книжкой «Справочник по Гражданской войне».

— Не будете ли так любезны надписать его мне? — спросила она и протянула ему книгу и ручку. — Я только что купила ее.

Беря у нее книгу и ручку, папа с неожиданной для меня благожелательностью склонил голову, и в поисках вдохновения вперил взор ей в груди.

— Подпишите ее Бенджамину, — попросила она. — Он интересуется историей. Правда, Бенджи?

Бенджамин издал неопределенный звук, то ли отрыгнул, то ли кашлянул, и отпил молока.

Упоминание имени Бенджамина пробудило папу от грудесозерцательного транса, и он принялся что-то строчить в книжке, аккуратно двигая ручкой по странице и сдвинув брови. Я представил себе, что так, наверное, выглядел Авраам Линкольн, подписывая Манифест об отмене рабства.

— Ну вот, — сказал он, отдавая книгу миссис Уилкотт, ставшей читать надпись. Пока она читала, папа следил за ее лицом.

Она улыбнулась.

— Вы знаете, Тео, по этой книге можно сделать отличный фильм. Это необыкновенно интересная тема, об этом все должны узнать как можно больше. Сейчас почти нет информации по этому вопросу, которая была бы доступна всем.

На это мой папа, не раз говоривший мне, что о Гражданской войне написаны десятки тысяч книг, просто сказал «да».

— Тео, расскажите нам о конференции в Атланте. О чем ваш доклад?

Папа проглотил кусок пирога.

— Об обуви. О солдатской обуви.

Миссис Уилкотт опять положила подбородок на ладони и сказала:

— Как интересно! — И добавила: — Вы имеете в виду то, что они носили на ногах?

Папа с энтузиазмом кивнул; видимо, его впечатлило то, как быстро она схватила самую суть.

— Да. То, что у них было на ногах.

Миссис Уилкотт с минуту помедлила, тщательно обдумывая папино замечание, потом решилась произнести:

— Как же это интересно! По-моему, замечательно, что вы так увлечены своей работой. В свое время я так же увлекалась музыкой.

Она подождала, видимо, ожидая, что папа что-то скажет, но он хранил полное молчание, сидя с отсутствующей улыбкой, которая начинала меня беспокоить.

— Я же пела, — продолжала она. — И даже думала серьезно этим заняться, — она остановилась и снова улыбнулась. — Но потом выбрала себе другую карьеру.

— Вот как, — наконец вымолвил папа, — какую же?

— О, — улыбнулась миссис Уилкотт. — Карьеру жены и матери. — Она принялась вертеть в пальцах небольшое золотое ожерелье, изящным овалом свисавшее с шеи.