Лариса Федорова - Не лги себе

Он прошел к себе за ширму и лег. К вечеру усталость давала себя знать. И голова от постоянных дум была не очень ясной. Видно, так уж скроен человек, что надо ему думать, беспокоиться за детей и вспоминать давно ушедшую молодость. Последнее вроде бы и совсем ни к чему. Была и ушла, что ж тут удивительного? Но все-таки думалось, и обязательно о ней, о своей безвозвратной молодости. Если сравнить ее с молодостью детей, то у них она летит беспечной птицей. Чем, например, отягощена головка Ирины? Окончит институт, получит назначение и хорошую зарплату. О том, чтобы искать работу, ей и думать не надо. Предложат не одно, а сразу семь или восемь мест. Выбирай любую больницу, в любом городе или поселке. И квартиру дадут и даже, если понадобятся, дрова. Потом она полюбит хорошего человека, и пойдут у них дети, которых тоже ждет вполне устроенная жизнь. У Петровича все было не так. Молодость прошла в бедности, в трудных поисках работы и счастья. Да, он добывал его с винтовкой в руках в те дни, когда под Москвой на предельной скорости вел мимо белых свой паровоз машинист Ухтомский. Было это в декабре, месяце снежном, когда кровь на снегу особенно ала… Не удержалась тогда Красная Пресня, сложил свою голову молодой Ухтомский… Но Петрович уже знал, как обращаться с винтовкой, и всегда гордился тем, что он был участником также и Великой Октябрьской революции.

Потом мысли его перекинулись к личной жизни. С Серафимой Ивановной он встретился уже немолодым, достаточно привыкнув к своему одиночеству в железнодорожной будке. Первая любовь кончилась тем, что Дашу Карасеву — девушку тихую и безвольную — отдали в богатый дом за единственного сына деревенского торговца. Случай довольно обычный по тем годам.

Обида давно позабылась. Да и Серафима Ивановна оказалась хорошей женой. Даже то, что она некрасивая, огорчало его только в первые годы. Дети пошли в отца — кареглазые, белолицые, с черными, лебедевской породы, волосами. Утром, когда они собирались в институт, Петрович налюбоваться не мог на Иринку — на то, как легко она скользила в тесной комнатушке, как, умывшись, смотрелась в зеркало — вся розовая, вся нежная от недавнего крепкого сна. Но все-таки… Петрович грузно повернулся на кровати, стараясь не приминать белоснежных подушек, — все-таки могла бы она при своем завидном здоровье и при отсутствии всяких забот учиться чуточку получше!

— Иринка! — окликнул он дочь. — Сегодня уже студентов встречал. Экзамены держать приехали. А у тебя ведь на осень какой-то предмет оставался… Сдала?

— Сдала! — ответила Иринка. Ширма скрывала дочь от Петровича, но, судя по голосу, он знал, что она сейчас стоит у шифоньера перед зеркалом, слегка приоткрыв для этого дверцу.

— На тройку сдала?

— Ну, конечно, на тройку. Будешь ругаться? — спросила она чуть обиженно.

Петрович промолчал. Зачем ругаться. Она и так знает, что он никогда не ругается. Стипендия пригодилась бы ей самой. Мало ли соблазнов у модницы?!

— Летом-то заниматься уж больно не хочется, — подала голос Серафима Ивановна. — Подружки то в театр, то на танцы… А Ирочка знай зубри сиди! Уж так нынче спрашивают со студентов, так спрашивают!

— Как же, зубрила твоя Ирочка! — насмешливо отозвался Валерий.

— Конечно, занималась. Сколько могла, столько и занималась, — ответила брату Иринка. — Не могу же я всю жизнь сидеть над учебниками, как ты сидишь над своим сеном…

«Сеном» она пренебрежительно называла травы и цветы, собранные Валерием в далеких экспедициях на Севере.

И что их совет не берет! — думает о детях Петрович. Маленькие росли — водой не разлить. А теперь Валерий все придирается к сестре, все критикует за подружек. В отношении Иринкиных подруг отец ничего сказать не может. Не видел он их. Знает только по рассказам самой Ирины. Вот, например, Ната… Очень бойкая девушка, с профилем гречанки. Ее так и зовут — «гречанка». Летом она носит сандалии на босу ногу. Не босоножки, не танкетки, а именно сандалии, сделанные на заказ. И ремешки от этих сандалий застегиваются где-то на лодыжке. «Очень оригинально, — уверяет Иринка, — так в Москве никто больше не ходит, только моя Ната».

Есть еще подруга — Олечка. Эта — полная противоположность Нате. Лицо у нее круглое, русское, волосы убраны в косу, причем, по настоянию модницы Ирины, слегка набок. Не на затылке заплетена коса, а набоку, и это очень красиво, особенно если коса толстая, пушистая и без всяких лент. Олечка высока ростом, «породистая», как говорит Иринка. «Она такая серьезная, папа, такая серьезная, умнее всех на курсе!»