Лариса Федорова - Не лги себе

— Разве я чем-нибудь нагрубил? — спросил участковый, едва сдерживая смех от Клавиного «опера».

— Двадцать четыре часа, штраф — это что, по-вашему, комплименты? Хозяйку мою среди ночи разбудили, а она на сносях…

— Клава…

— Не верно, что ли? Завтра же ноги моей здесь не будет. Вот расскажу Михаилу Ивановичу, как в столице обращаются…

И вдруг заплакала, вздрагивая полными загорелыми плечами. Участковый побагровел. Он нерешительно топтался у дверей, засовывая в планшетку так и не заполненный протокол. А хозяева, присев на Клавину раскладушку, с двух сторон утешали Клаву, обещая «завтра же» все выяснить.

— Я бы вам, гражданочка, на стройку посоветовал, — сказал участковый. — Дадут общежитие, прописку.

— Маляром, да? — встрепенулась Клава.

— Можно и штукатуром.

— Так вот, скажите ему… Скажите ему, что завтра же я отсюда уеду. Посмотрела Москву и хватит. Ишь, подослал! Нечего меня агитировать, мне и в колхозе работа найдется.

— Никто меня не подсылал, — заверял участковый, хотя весь его всполошенный вид говорил обратное.

— Ладно, я тоже грамотная, соображаю, что к чему.

Зато Клавины «научники», как называла она своих хозяев, ничего не понимали в этой ночной сценке. Почему обычно смирная Клава дерзит напропалую, а бравый участковый топчется у двери, как уличенный в чем-то мальчишка. Наконец, нахлобучив шапку, он ретировался.

— В чем дело, Клава? Кто его мог подослать! Участковые приходят, когда им вздумается.

— Рассказывайте! Два месяца живу — ни разу не появился. А теперь Сашка его подослал, вот кто! Постовой с нашей улицы. Еще на дружбу набивался, бессовестный.

Она опять всхлипнула и, разобиженная, с головой укрылась одеялом. Расспрашивать ее сейчас было бесполезно, к тому же хотелось спать, и Милютины тут же погасили свет.

Утром Клава заявила им, что решение ее твердо: она едет домой. Никакие уговоры насчет прописки поколебать ее не могли.

— Не хлопочите, все равно уеду. Соскучилась я по деревне. Мои подружки там уже на лыжах бегают. В агрономический кружок запишусь. Есть у меня такая склонность. А вы к нам летом вместе с ребеночком приезжайте. Такого приволья, как в нашем Самохвалове, нигде не сыщешь. Тут тебе и речка, и лужок, и лес рядышком. Денег вам девать некуда, вот и тратите их на курорты!

— Значит, в агрономический кружок? — спросил ее Милютин.

— Зимой, ясно, в кружок. А весной да летом свеклу выращивать. Небось сахар все любят, а свеклу выращивать никому неохота.

Милютины улыбнулись. Клавина пристрастность к жизни, к тому, чем она в ней занималась, не могла не нравиться.

— Ну, а дружок-то твой как же останется? Сашей его зовут? Не жаль тебе с ним расставаться?

— Нисколечко! — поспешно заверила Клава и отвернулась. Как не жаль, жаль, конечно. Сам виноват в своем усердии. Далось ему оставить ее в Москве «на законном основании». Но все-таки подсылать ночами милиционера!..

А может, все-таки остаться? Чем плохо на стройке? Будет она городским культурным человеком, нарядится во все модное и поедет в свое Самохвалово. Туфельки на «гвоздиках», плащ-болонья, а в руки красный зонтик. Нет, зонтик, пожалуй, не годится, засмеют ее в Самохвалове с этим зонтиком. Ну, а «гвоздики»…, подумаешь, проблема! Все модные девчонки в деревне на «гвоздиках»!

Когда с чемоданом в руке она вышла на улицу и разгоряченного лица ее коснулись сухие легкие снежинки, Клавино сердце вздрогнуло и вперед нее рванулось в родную деревню. Подумать только, два месяца там не была! От первого легкого снега каждая крыша в Самохвалове на одуванчик похожа. Дунет ветерок, и вся белизна кверху! Хорошо. А потом снег слежится, успокоится, сольется в одно широкое, белое — от горизонта до кромки леса. Только и различишь тогда крыши по трубам да по утреннему дымку. Утром кто картошку варит, кто молочную лапшу, а Клавина мать картофельные оладьи жарит. Вот каждый дымок и пахнет по-своему.

Клавин приятель стоял на своем перекрестке и регулировал движение. Увидев Клаву, он дал путь пешеходам и, когда она поравнялась с ним, попросил ее минуточку задержаться возле стеклянной будки. Поставив чемодан, Клава подождала. Сказать по правде, Саша ей нравился. Высокий, чернявенький, и выправка, как у настоящего военного. Если хотите, ему даже белые перчатки к лицу!

— Куда это ты направилась? — тревожно спросил Саша, подойдя к ней на минутку.

— Домой еду.

— Глупо, Клавочка.

— Ходят тут всякие по ночам, штрафами пугают…