Лариса Федорова - Не лги себе

Саша быстро отвел глаза в сторону, даже погрозил белым перчаточным перстом какому-то чересчур поспешному пешеходу. Небось стыдно. Увидать бы ей средь бела дня того, ночного, чернявого. Нашел на кого протоколы составлять! Думает, деревенская, так глупая. А у нее самолюбие есть. Нежелательна она здесь, так уедет.

— Зря ты это в принцип возводишь, — сказал Саша. — Ну, верно, я Рябчикова подослал. Рябчиков его фамилия. Попросил: приструни, говорю, ее хозяев, чего они девчонке голову морочат. Раз не положено, пусть не обещают. А он перестарался: двадцать четыре часа! Ты уж извини его, ладно?

— Ладно, пускай, — грустно сказала Клава. — Видно, служба у него такая.

Они помолчали. Саша, привалясь спиной к стеклянной будке, волнуясь, комкал свои белые перчатки. А тот, сидящий под колпаком, словно не замечая волнения коллеги, переключая то красный, то желтый, то зеленый огонь, двигал мощным потоком машин на все четыре стороны. Подчиненная этому красивому ритму, Клава невольно залюбовалась оживленным перекрестком. Значит, прощай Москва? Ладно, пути сюда не заказаны. Захочет — приедет!

— Как же мы теперь, Клава, а?

— Никак. Сам виноват.

— Останься. В два счета на стройку определю. А пока у матери моей поживешь.

— Нет, нет, я уж телеграмму дала. Ждут меня там.

— Будто без тебя не обойдутся?

— Так ведь и здесь обойдутся, правда? Там-то я нужнее.

Она стояла перед ним, высоким, уютно-кругленькая, в красной пуховой шапке, вытянутой на всю длину, чтобы казаться повыше, в черном, рассчитанном на стройность, пальтишке. И сапожки у Клавы красные на каблуке, с бою взятые в длиннющей очереди московских модниц.

— Ох, Клава, Клава, — опять сказал Саша. — Занозила ты мое сердце. Давай запишу, где твое Самохвалово и как туда ехать.

— Ты летом приезжай, — обрадованно сказала девушка. — Вот бураны отыграют, ручьи отшумят, тут тебе и лето. Я тебя в рощу свожу по ягоды. Земляники у нас красным-красно.

— Ты и сама как ягода, — неловко пошутил Саша. — Колхоз у вас, что ли?

— Совхоз обещали, когда поехала. Мы, кроме свеклы, еще подсолнечник выращиваем. Приезжай, семечек полузгаешь.

— А что, и приеду! — веселея, заверил Саша. — Этот ваш, как его, «опер», что ли, на пенсию не собирается? Кстати, чего это ты его «опером» окрестила?

— Так он давно пенсионер, бывший чекист. Наш, самохваловский. Интеллигенции у нас хватает, — с неожиданным апломбом сказала Клава.

Саша проводил ее до вокзала и там, не стесняясь, при всех, поцеловал на прощание. Очень нравилась ему самолюбивая насмешливая девушка. «Приезжай, семечек полузгаешь». Ну и чудачка!

Поезд давно скрылся в белых снежных вихрях, а он все стоял на платформе, как бы силясь увидеть сквозь них то суленое ему лето, с красной душистой земляникой под белыми березами.

1964

В августе и сентябре этот высокий прямой старик с аккуратной белой бородкой изо дня в день ходит на вокзал встречать поезда. Из других носильщиков, одетых по новой форме, которая будто бы соответствует форме носильщиков других стран, Петрович, как зовут старика, выделяется своим белым фартуком, степенностью пенсионера и еще тем, что он работает без тележки, то есть по старинке и опять же вразрез с установившейся вокзальной модой на Западе…

Что ему гнаться за модой? Он пенсионер, и этим сказано, если не все, то многое. Пенсионер-железнодорожник. Бывший стрелочник на тихом разъезде. Когда-то мимо него проносились чужие разлуки, встречи, счастье, а Петрович только указывал им путь своим желтым флажком. Мимо того разъезда поезда проносились и сейчас, тогда как жизнь Павла Петровича уже замедлила свой бег, и он, почувствовав приближение неизбежного покоя, попросился на пенсию, а попутно и в город. Он знал, что в городе жизнь продолжается все в том же весело-хлопотливом ритме, как будто мчится перед глазами бесконечно длинный пассажирский состав.

А хлопотливая городская жизнь нужна даже не самому Петровичу, она нужна взрослым детям — Иринке и Валерию, которые стали студентами в тот самый год, когда Петрович выходил на пенсию.

Заслуженного стрелочника уважили. Дали небольшую квартирку, как и просил он по скромности, в старом, но вполне благоустроенном доме. На новые дома он посматривал с опаской. Переезд в хорошую новую квартиру потребовал бы обновления мебели, шумного новоселья и множества всяких непредвиденных расходов.