Миклош Залка - Осада

— Ну и ну… — зло пробормотал он.

Когда земля успокоилась, он неодобрительно покачал головой, сунул в зубы самокрутку и защелкнул жестяную табакерку.

И в этот момент что-то свалилось ему на шею. Петер застонал и оттолкнул это что-то к стене ямы.

От удивления у него перехватило дыхание, глаза вылезли из орбит. Сигарета выпала изо рта.

Привалившись к стенке, в яме сидел красноармеец. Он тяжело дышал. Одежда его была изорвана и висела на нем клочьями, лицо перепачкано кровью и маслом; белокурые волосы, сбившись в клочья, прилипли ко лбу, глаза дико блестели. В руке он сжимал пистолет, направив его в грудь Петера.

Они смотрели друг на друга волчьими глазами.

«Мать твою… — Петер не смел даже пошевельнуться. — Смотрите на него, сам еле дышит, а туда же, воевать».

Грудь русского, словно кузнечные мехи, вздымалась и опускалась. Одна нога у него как-то неестественно подвернулась, и, опираясь о стенку ямы, он слегка сполз вниз, но пистолета из рук не выпустил, бросая косые взгляды на винтовку и гранату Петера.

Посмотрев на ногу русского, Петер увидел, что чуть повыше щиколотки из нее через сапог торчит длинный осколок.

«Надо бы его вытащить», — подумал Петер, но, взглянув в глаза солдата, потерял охоту делать это. «У него даже глаза и те стреляют».

Так они некоторое время смотрели друг на друга. В глазах русского светилась ненависть.

Вдруг из его груди вырвался странный сипящий звук, пистолет в руке задрожал, а пальцы побелели. Фёльдеш испугался, что тот, умирая, еще успеет выстрелить в него.

— Пить… — прохрипел русский, сглотнув слюну, отчего кадык его прыгнул вверх. Левой рукой он взял у Петера флягу и начал жадно пить, жидкость стекала у него изо рта прямо на изорванную гимнастерку.

Флягу русский не возвратил, а положил возле себя.

Петер пошевелился, чтобы взять ее, но русский поднял пистолет.

— Стой! — вырвалось из его уст. — Плен…

«Черта с два я встану, — мысленно возразил ему Петер, — и почему это я пленный?!» Но больше не двигался. «Давай хотя бы закурим…» — решил Петер, показав пальцем на табакерку.

Русский только взглядом дал понять, что против этого он не возражает.

Петер закурил. После нескольких затяжек он начал постепенно приходить в себя. Над ним пролетали снаряды и рвались где-то вдали. «Бьют по позициям… Так, значит, я в плену…» По телу прошла дрожь. Он взглянул на русского. Тот, прищурив глаза, следил за каждым движением Петера. «Вот это да!.. Падает сюда человек — полутруп, и я должен плестись с ним в Сибирь… Если бы не была эта Сибирь так далеко… — Петер потянул носом и покачал головой. — Ужасно далеко… Нет, туда я не ходок…»

Левой рукой русский тем временем подгреб к себе винтовку и гранату Петера.

Фёльдеш снисходительно наблюдал за его вялыми движениями.

«Дурак… Скоро умрешь от слабости…»

Русский с трудом приподнялся по стенке и выглянул из воронки.

Фёльдеш продолжал усердно курить. Он был уже спокоен. До наступления темноты отсюда нельзя будет показывать и носа. А до тех пор этот Иван двадцать раз упадет в обморок. И тогда он разоружит его и вечером по-хорошему распрощается с ним. Пистолет отдаст ему, правда, без патронов, потому что если тот вернется к своим без оружия, то наверняка ему здорово влетит. А если русский не упадет в обморок, то и тогда Петер сумеет в темноте смыться от него, и пусть Иван забирает его винтовку, оставить которую Петер не боялся, потому что в такой суматохе, что была сегодня, он сможет найти себе хоть дюжину винтовок, пока будет ползти к своим.

Через минуту русский рухнул обратно в яму и подозрительно оглядел Фёльдеша.

Петер улыбнулся. «Успокойся, дурачок… На черта ты мне нужен, старик. Я тоже знаю, что вы уже выиграли войну, но в Сибирь я все равно не поеду…»

Русский вытер лицо рукавом гимнастерки. Дышал он тяжело, но ствол пистолета от Фёльдеша не отводил, и Петер вдруг стал чувствовать себя как-то скверно: «Ведь Иван, вздрогнув, даже помимо своей воли может нажать на спуск и выстрелить в меня…»

— Гитлер капут, — произнес Петер по-дружески, следя за тем, какое это действие окажет на Ивана. Но русский отнюдь не расчувствовался от этого. «Все, эта пластинка кончилась…» Петер начал искать более веский довод. Ударив себя в грудь, он громко сказал:

— Коммунист…

На это русский ответил таким взглядом, что Петер посчитал за лучшее прекратить всякие попытки братания.

Послышался гул моторов, заухали пушки.