Людмила Уварова - Теперь или никогда!

И вот теперь Егор шел домой и думал о том, что если бы Петр Петрович попросил его почитать что-либо, он, пожалуй, согласился бы.

Такому, как Петр Петрович, читать можно. Такой человек поймет все как надо.

Почему так получается, что хорошая, солнечная погода наступает обязательно перед экзаменами и потом длится все время, пока ходишь в школу и паришься возле доски, а за окном синее небо, и солнце, и свежая зелень деревьев?

И еще удивительно: случается, экзамены кончились, на целых два с половиной месяца школа закрыта, и, как назло, начинаются дожди. С утра как зарядят — и до вечера…

Вообще погода — штука коварная. Егор очень волновался, что в воскресенье — такой ответственный день — будет дождь и мама может не пустить его в гости к Петру Петровичу.

Егор глянул в окно. Слов нет, погода выдалась нынче на славу, солнце светит вовсю, в небе ни облачка.

Егор выбежал было из дома, взялся за щеколду калитки, как вдруг в дальнем углу двора послышалось деликатное повизгивание. Очень сдержанное, негромкое, но все-таки настойчиво напомнившее Егору о том, что Кузя тоже существует на этом свете и о нем забывать не следует, тем более что Петр Петрович и его пригласил в гости.

Егор подошел к Кузе.

— Пошли, Кузя, — сказал он. — Раз хочешь пойти, то я не против…

Егор любил ходить по утренним, тихим в воскресенье улицам.

Все кругом казалось особенно свежим, как бы обрызганным холодной водой: и чистые тротуары, и пустынные мостовые, и зеленые листья деревьев, и дома, которые еще не успели проснуться и глядели в мир занавешенными окнами.

Алеша ждал его на углу.

— Пошли. Ты Кузю тоже взял с собой?

— А что?

— Нет, ничего. Пусть идет.

Егор низко, до самой земли поклонился Алеше:

— Спасибо за разрешение, а то я боялся!

— Господи, — жалобно взмолился Алеша, — неужели я против Кузи? Я сам хочу собаку, только вот мама не позволяет, пока школу не окончу. Говорит: «Заведешь собаку, она будет тебе мешать уроки делать…»

Егор ничего не сказал в ответ. Что говорить? Только бередить раны.

Грачев переулок, куда направлялись друзья, находился далеко, на другом конце города. Ребята шли долго. Кузя бежал впереди них. И казалось, конца не будет новым улицам, которые открывались впереди.

Дом, в котором жил старый фотограф, был окружен большим тенистым садом. Цвели яблони, издали казалось, на сад опустилось большое снежно-белое облако, и звон стоял кругом, блаженный, нескончаемый звон, — это кружились, жужжали над деревьями осы и пчелы.

Одна оса закружилась над самой головой Кузи — видно, хотела сесть ему на макушку, но Кузя громко залаял, и она отлетела прочь. И в тот же миг из дома вышел Петр Петрович.

— Очень рад, друзья, — приветливо сказал он. — Милости просим!

И, стоя на крыльце, широко раскрыл дверь в дом.

— А Кузе можно? — спросил Егор.

— А как же!

Комната, куда они вошли, была большой, просторной; стол, вокруг него стулья, у стены шкаф, и всюду цветы: на подоконниках, в углах, даже на шкафу, вьющиеся, спускающиеся сверху вниз, с зелеными, красными и золотистыми листьями.

— Сколько у вас цветов, — сказал Егор. — Сила!

— Это комнатные, — сказал старик. — А еще у меня в саду много всяких растений. Вот выпьем чаю и пойдем в сад… — Он погладил Кузю по голове и спросил: — А что дать Кузе?

— Воды, больше ничего.

— Ну что ж, Кузя попьет холодной водички, а мы с вами чай с вареньем. Хотите клюквенное варенье с грецкими орехами? Сам варил.

— Конечно, хотим, — ответил Егор, а Алеша-сластена даже облизнулся.

Чай был очень вкусный, и варенье тоже вкусное; за окном пели птицы, в саду цвели яблони.

Старый фотограф смотрел на них и улыбался. Видно было, что он от души радуется приходу гостей.

В простенке между окнами висел портрет юноши. Открытая улыбка, смуглое, освещенное солнцем лицо, широко открытые глаза чем-то похожи на глаза хозяина дома. Юноша стоял возле дерева, держа одной рукой руль велосипеда. Над головой его спускалась цветущая ветвь дерева.

Петр Петрович взглянул на Егора.

— Это Вадим, мой сын, — перевел взгляд на портрет, — я его сам снял, незадолго до начала войны…

— Он похож на вас, — заметил Алеша.

— Да, говорят…

Егор решил переменить разговор. Он понимал: старику сейчас тяжело, снова вспомнил о сыне…