Людмила Уварова - В каждую субботу, вечером

— Не помню, — ответила Настя, но Пастухова сразу поняла: не довелось Насте побывать в музее.

— Я тебя поведу, — сказала уверенно. — Я тебе все как есть покажу и объясню. Там у нас такие ценности хранятся, что ни за какие деньги во всем мире не купишь!

— Надо думать, — вяло согласилась Настя.

Но Пастухова уже не слушала ее. Привычное возбуждение, когда речь заходила о музее, о несметных сокровищах, которые хранились там, охватило ее.

— Я тебе Давида покажу, ты такого мужика, скажу по чести, отродясь не видала.

Настя усмехнулась:

— Мне теперь это ни к чему…

— Глупая ты, Настя, — сказала Пастухова. — Даже жалко глядеть на тебя, до того глупая…

— Чем же это я глупая? — необидчиво спросила Настя.

— Да всем. Что я тебе, этого самого Давида сватаю, что ли?

— Ладно, — сказала Настя. — Так и быть, пойдем поглядим на твоего Давида.

Помолчали немного. Потом Пастухова сказала:

— А я теперь очень даже довольна, что никогда не была красивой.

— Почему так?

— Была бы красивой, самой бы себе завидовала, какая была и какая стала…

— Будет тебе…

— Почему будет? — спросила Пастухова. — Взять тебя, к примеру, помнишь, какая была?

— Помню.

— А какая стала, видишь?

— Как не видеть.

— То-то и оно. Выходит, мы теперь с тобой сравнялись.

Настя кивнула.

— Выходит, что так.

Настина покорность окончательно растопила сердце Пастуховой.

— Нам с тобой одно остается… — проникновенно сказала она. — Ты одна и я одна, стало быть, надо нам друг дружки держаться.

— Ну что же, — отозвалась Настя. — Будем держаться.

— Ты приходи ко мне, и я к тебе приду, как только выберу часок посвободней, потому что, ты же знаешь, я человек занятой, — продолжала Пастухова. — Мы с тобой и в музей к нам сходим, и в парк, и в кино.

— Я в кино только в первом ряду сидеть могу, — сказала Настя. — У меня глаза стали такие.

— Ладно, — согласилась Пастухова. — В первом так в первом, мне все равно.

Ради Насти пришлось заранее принести жертву: она была дальнозоркой, в кино брала билет только в последний ряд. Но так непривычно, отрадно было сознавать себя доброй, все простившей, что она не знала, что бы еще такое хорошее сделать для Насти.

— Хочешь, — предложила она, — переезжай-ка ко мне, заживем с тобой вместе.

— Зачем? — спросила Настя. — Мы и так живем рядышком.

Но Пастухова уже не отставала. Неожиданно возникшая мысль, чем дольше она в нее вдумывалась, тем больше казалась доступной и желанной.

— Мы с тобой сменялись бы, ты свою комнату и я свою, целую квартиру получили бы, я в этом деле собаку съела, все понимаю, что к чему.

— Нет, — сказала Настя. — Как жили, так и будем жить, каждая у себя.

— Не хочешь? — спросила Пастухова.

— Так лучше, — ответила Настя.

— Говори — не хочешь?

— Если у каждой свой угол, это лучше, — сказала Настя.

Пастухова подумала и кивнула головой.

— Ну хорошо, а приходить ко мне будешь?

— Конечно, буду.

— И я к тебе буду…

Пастухова снова взяла в руки карточки, принесенные Настей. Смотрела на них, разглядывала одну за другой, лицо ее сморщилось, по щеке поползла слеза.

Где же они, где все те, кого когда-то снимал Паша?

Паша погиб, Петя сгорел вместе со своим самолетом, и начальник цеха, того, где работал муж Пастуховой, давно уже умерла легкой смертью: шла на работу, не дошла до проходной, упала, так, не приходя в сознание, и скончалась. И Прасковья Сергеевна, Настина соседка, отжила свой век в больнице, сказывают, рак у нее был, и муж Пастуховой, весельчак, бабий угодник, жив ли он или тоже отдал концы?

А ведь все они чего-то желали, о чем-то думали, мучались, радовались, горевали, и вот нет никого, только они вдвоем с Настей остались, они вдвоем.

— Я тебе карточку Петину дам, — сказала Настя. — Если хочешь, выбирай любую…

— Насовсем? — спросила Пастухова.

— А как же.

Пастухова долго разглядывала Петины карточки, наконец выбрала ту, самую последнюю, довоенную.

— Вот эту можно?

— Можно, — сказала Настя.

— Я сюда повешу, над кроватью, — сказала Пастухова и подумала о том, что теперь, кто бы ни зашел, каждый решит, это ее, Пастуховой, родной сын.

Она наполнила свой и Настин лафитничек.

— Давай выпьем, — сказала тихо. — Помянем Петю…

Они выпили, не чокаясь, глядя на Петину фотографию, лежавшую на столе перед ними.

Помолчали, подумали.

— Убери водку, — посоветовала Настя. — На сегодня хватит.

— Даже предостаточно, — сказала Пастухова и поставила бутылку в буфет. — Еще на разок нам с тобой останется…