Асмик разозлилась и заказала разговор с Ереваном на ноль часов.
Ночью слышимость была всегда отличной.
— Бабушка, — начала Асмик, — у меня новость…
— У меня целых две, — перебила бабушка. — Во-первых, я еду на конгресс в Амстердам, а во-вторых, у Ленивца была чумка, но в легкой форме, мы с Шушкой пичкаем его витаминами, и он поправляется…
Асмик слушала ее. Как начать? Как подойти, чтобы не испугать бабушку?
— Что же ты молчишь? — спросила бабушка. — Может быть, не надо давать так много витаминов? Это все Шушка, я против, а Шушка все свое.
Асмик решилась сразу, словно с головой в воду.
— Бабушка, я вышла замуж.
— Плохо слышно, — закричала бабушка. — Повтори еще раз!
Должно быть, она все-таки что-то расслышала, потому что голос ее зазвучал встревоженно.
— Я вышла замуж, — сказала Асмик. — Я люблю, и меня любят, и я очень счастлива.
— Сумасшедшая, — сказала бабушка и замолчала.
— Алло, — позвала Асмик. — Бабушка, куда же вы пропали?
Бабушка не отзывалась.
Асмик стучала по рычагу, кричала изо всех сил:
— Дайте Ереван! Безобразие! Почему вы прервали разговор?
— Не ори, — неожиданно тихо сказала бабушка. — Я тебя хорошо слышу. Кто он, этот безумец?
— Врач, — ответила Асмик. — Мы вместе работаем.
— Значит, диссертация побоку? Теперь уже окончательно?
— Нет, почему же, — пристыженно сказала Асмик.
Она не думала ни о какой диссертации. Ни о чем решительно не могла думать, только о Володе.
— Напиши мне подробное письмо, — приказала бабушка. — А то я, кажется, не все понимаю по телефону.
Асмик написала длиннющее письмо. Описала Володю, его внешность, манеры, характер. Только об одном умолчала — о Володином возрасте. Боялась, бабушка прочтет и разразится долгими поучениями и назиданиями о поспешности и необдуманности предпринятого Асмик шага.
«Ну, а если она его увидит, — размышляла Асмик. — Что тогда?»
Ей представлялись черные, изумленные глаза бабушки, сравнивающие ее и Володю. От нее можно ждать всего, чего хочешь, возьмет да и ляпнет прямо, без обиняков:
— Несоответствие возрастов — верный залог недалекого развода.
Или еще что-нибудь в этом роде. Что ж, пусть ее.
Она, Асмик, земная, жизнелюбивая. Она не хочет подавлять свои желания. Она верит Володе, верит в его любовь.
И Асмик усмехалась своим мыслям. Вот до чего дошла! Не только красиво говорит, но и думает крайне изысканно…
Туся не любила воскресенья.
Уже в субботу ей виделся длинный, бесконечно долгий, как дорога в пустыне, день. Нет работы, ничего не надо делать, она одна и четыре стены.
Сама о себе она думала так:
«Я из той породы, что трудно переносит одиночество».
Правда, ее нельзя было назвать совершенно одинокой. У нее были друзья, и они любили ее, но у каждого своя жизнь, а она — она была то, что теперь модно называть «женщина с неустроенной судьбой».
Асмик сердилась на нее.
— Когда же ты влюбишься? Хоть в кого-нибудь?
— Никто не нравится, — отвечала Туся.
— Ты же красивая, — удивлялась Асмик. — Если бы я была такая, как ты, в меня бы все влюблялись! И я бы влюблялась!
Асмик до всего было дело, ей очень хотелось устроить Тусино счастье.
Когда бабушка звонила ей из Еревана, Асмик жаловалась:
— Что делать с Тусей? Она тоскует…
Но в бабушке Асмик не могла найти сочувствия.
— Я этого не понимаю, — возражала бабушка. — Как можно тосковать в наше время?
И начинала длинную лекцию о том, как интересна, многообразна, необычна эпоха, в которую мы живем, только жаль, не хватает жизни, чтобы узнать и увидеть все то, что происходит на земном шаре.
Асмик слушала бабушку и чувствовала себя виноватой в том, что невозможно, непозволительно счастлива, а Тусина жизнь продолжает оставаться тусклой.
Однажды Асмик сказала:
— Наверное, ты до сих пор любишь Ярослава.
Туся даже рассмеялась:
— Вот уж нет.
Оставшись одна, снова вспомнила о словах Асмик. Она не солгала ей. Не любит она Ярослава. Давно разлюбила.
Она не была святой. За эти годы случались увлеченья. И проходили, не оставляя следа.
Ее друзья удивлялись и не одобряли ее. Фенечка сказала:
— Ты прирожденная холостячка, словно Моника Лербье. И вообще, в твои годы…
Витя категорично определил:
— Брак или, во всяком случае, совместная жизнь — это работа. А ты ленива и нелюбопытна.
— Может, и так, — согласилась Туся.
Один Михаил Васильевич, казалось, понимал ее. Он даже вспомнил знаменитое изречение Монтеня: «Брак без любви — вещь предельно аморальная». А может быть, он сказал это потому, что некогда хотел видеть Тусю женой Сережки?..
Читать дальше