Людмила Уварова - В каждую субботу, вечером

По привычке красивой, избалованной мужским вниманием женщины она даже попробовала пококетничать с ним.

Она сказала, обращаясь к Асмик, но уголком глаза следя за Володей:

— Посмотри, у меня ни с того ни с сего выступили веснушки.

— Почему ты их не сведешь? — спросила Асмик. — Теперь, говорят, их легко сводят.

— Не хочу, — ответила Туся. — Я считаю, что веснушки — одна из примет молодости. — Обернулась к Володе: — А вы как считаете?

— Не знаю, — буркнул Володя. — Я — хирург, а не косметолог.

Туся улыбнулась:

— Вы не самый большой джентльмен из всех, кого я знаю.

— Ну и что из этого? — спросил Володя.

Туся вынула сигарету, закурила, следя глазами за тающим дымком.

— Когда ты курить бросишь? — ворчливо спросил Михаил Васильевич. — Дымит, словно труба паровозная…

— Никак не могу отвыкнуть, — сказала Туся. — А вы, Володя, курите?

— Нет, — ответил Володя.

Разговор, в общем, не клеился. Асмик поняла, первая сказала:

— Пора по домам…

Они шли с Володей вдоль Никитского бульвара.

Асмик спросила:

— Правда, милые люди?

— Кто? — переспросил Володя.

— Михаил Васильевич, Туся. Это мои друзья.

Володя приподнял воротник пальто, словно хотел отгородить себя от всего мира.

— Ничего особенного.

— Как ничего особенного? — возмутилась Асмик. — И Туся тоже ничего особенного? Она же такая красивая…

— Была, — сказал Володя.

Неожиданно это короткое, небрежно сказанное слово укололо Асмик.

— Мы с ней одного возраста, — сухо бросила она.

— Вы — это вы, — ответил Володя. — А она — пшено.

— Что значит пшено?

— То и значит. Пшено не рис и даже не гречка.

Асмик обиделась. Как это он, в самом деле, лихо сплеча рубит! Кто он такой, чтобы походя поносить хороших людей? Что это за непонятное высокомерие?

Она решила не говорить больше ни одного слова. А он не обратил ровно никакого внимания на ее обиду.

Так и шли оба, молчали.

Возле ее дома он сказал:

— Пока. Я поехал.

Было сыро. Дул ветер. Асмик представилось, как он будет сейчас трястись в электричке, потом топать по грязи, добираться лесом домой. А дома, должно быть, холодно, печка давно остыла…

— Идем ко мне, — сказала просто.

Он подумал.

— Я стесню вас…

Вместо ответа она потянула его за рукав.

«Я старше его, намного старше, — с горечью думала Асмик. — Что же потом? Как все будет?»

Порой, под утро, когда он еще спал, она вглядывалась в его лицо, которое во сне казалось неожиданно кротким, словно сон начисто стирал с него всю колючесть. Рассматривала молодую, туго натянутую кожу, смуглую шею с выпирающим кадыком.

Да, она была старше его, и это никак нельзя было оспорить.

Ей довелось в раннем детстве застать извозчиков, пролетки на дутых шинах, частные магазины, Страстной монастырь, немые кинофильмы с участием Мэри Пикфорд и Асты Нильсен.

И самое главное, у нее за плечами была война.

Даже он не раз говорил, что завидует ей.

— Почему? — спрашивала Асмик.

— Ты была на фронте, а это, конечно, самое яркое, что только может быть…

Михаил Васильевич и тот несколько высокопарно говорил подчас:

— Ты, Асмик, держала руку на пульсе эпохи…

Володя признался:

— Мы все в школе мечтали убежать на фронт. Я с одним фронтовиком переписывался, у нас все переписывались, наши девчонки кисеты им вышивали, платки…

Асмик была беспощадна к себе. Подолгу разглядывала себя в зеркало, находя все новые, невесть откуда возникавшие морщины. Мысленно сравнивала себя с ним.

Он не был красив — скуластое, худое лицо, брюзгливая складка рта, длиннорукий, нескладный, но он мог встать среди ночи, работать двадцать четыре часа подряд, болеть, ходить неряшливым, неприбранным, по нескольку дней не бриться — и все равно выглядел молодым и здоровым. Несмотря ни на что!

— Я — старуха по сравнению с тобой, — говорила она, втайне ожидая опровержения.

Он смеялся:

— Еще чего скажешь…

Она радовалась, как ребенок.

— Правда? Ты так не считаешь?

— Нет. Не считаю.

Само собой, в скором времени их отношения перестали быть тайной.

Сестры и санитарки жалели ее:

— Она такая простая, а он — крепкий орешек, еще покажет себя как следует…

Врачи посмеивались: с ума сошла, чуть не на десять лет старше его, какая женщина могла бы на такое решиться?

Даже профессор Ладыженский, далекий от сплетен и пересудов, и тот порой с вопросительной укоризной поглядывал на нее. И дядя Вася при каждой встрече отпускал ни к селу ни к городу странные, многозначительные замечания, а иногда у него вдруг вырывалось: