Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Конечно, он был, если исходить из общепринятой точки зрения, неудачником. Не сумел сделать карьеры, выбить из десяти очков хотя бы восемь возможных.

Но, наверное, это и есть подлинное, неподдельное счастье — говорить то, что думаешь, и не лгать, никогда не лгать! И может быть, отец и был по-настоящему счастлив потому, что никогда не был равнодушным, не умел отмахнуться, пройти мимо, забыть… Он мог разрешить себе роскошь не лгать, не фальшивить, не взвешивать каждое сказанное слово. Он сумел остаться самим собою. До самого конца…

Вновь зазвонил телефон. Гудки были длинные и нервные, — очевидно, снова вызывала междугородная. Скорее всего это звонили ему, Потрашеву, жена, или сын, или кто-либо из друзей. Да, друзей… Выразить соболезнование…

Потрашев не снял трубки, и телефон, охрипнув, замолк.

Потрашев опустил голову на папку с газетными вырезками, чувствуя в сердце такую давящую, всеобъемлющую пустоту, какой не ощущал еще никогда в жизни.

А мальчик на портрете смотрел на него в упор широко расставленными, серыми с прозеленью глазами, и в глазах этих был и веселый вопрос, и немое ожидание, и бездумная, неосмысленная радость…

Осень обрушилась неожиданно, поистине снегом на голову. И сразу стало так холодно, будто не конец августа стоял на дворе, а поздний октябрь.

По утрам свинцовый иней поблескивал на траве, на листьях, моросил мелкий, надоедливый дождь, временами переходивший в изморось, — предвестник раннего снега.

Одна за другой пустели дачи, возле садов, обожженных первыми заморозками, стояли машины, и дачники грузили на них матрацы, велосипеды, детские коляски.

Уже тянуло в город, особенно вечерами, когда опускались быстрые сумерки и кругом неприютно лаяли собаки, а за лесом клубился зябкий туман. Тогда невольно вспоминались городские улицы, полные людей и привычного городского шума, теплые московские квартиры с ярко освещенными окнами.

Толя и Валя Вставали и ложились с одними и теми же словами:

— Поедем домой…

Мария Михайловна вздыхала в ответ:

— Подождите, вот папа приедет…

А он все не ехал, задерживался в командировке, и она с грустью думала о том, что они, должно быть, без него не сумеют выбраться.

Правда, Валя предлагала:

— Давай соберемся и поедем…

И Толя поддерживал ее:

— Мы же сами сумеем…

Но мать говорила свое:

— Подождем отца, без него не справимся…

Он приехал неожиданно, когда его уже и ждать перестали, еще издали, от калитки, закричал:

— Вот и я! Как вы здесь без меня, загораете?

И сразу стало весело, запахло медовым запахом табака — он курил трубку, антоновскими яблоками — он привез с собой чемодан яблок. Голос его звучал на весь дом, он просто не умел говорить тихо, и Валя побежала ставить самовар — отец любил пить чай из самовара.

Хозяин дачи, веселый старичок из породы балагуров и пустозвонов, просунув голову на террасу, засмеялся, заверещал:

— Уж вас ждали, Михаил Федорыч, ждали, все ожидалки растеряли…

Потом пили чай на террасе, в углу поставили керосинку, и от керосинки и самовара стало до того тепло, что стекла даже запотели. Отец расспрашивал, как они жили без него, и, не дослушав, рассказывал, что здорово устал, — шутка ли, столько лекций пришлось прочитать! Теперь бы в самую пору отдыхать на даче, да вот погода…

Отпили чай. Отец затянулся трубкой, сказал решительно:

— Завтра уезжаем. Пора!

Сам уложил и запаковал вещи, — Мария Михайловна суетилась, но скорее мешала, чем помогала. Сам поймал на шоссе попутную машину, вместе с шофером погрузил вещи.

Старичок хозяин вприпрыжку подпорхнул к машине, сунул Марии Михайловне букет мокрых и тяжелых от дождя гладиолусов, сказал игриво:

— До будущего года!

— Сперва надо дожить, — ответил Михаил Федорыч.

Старичок обошел кузов машины, словно искал что-то потерянное им, покачал головой:

— А то остались бы. Может, погода еще одумается…

Валя шепнула Толе:

— Мы же уже все погрузили, уже уезжаем, а он — нате, пожалуйста, остались бы… Вот болтушка!

Она сморщила нос и засмеялась. Все было ей весело!

А Толя рос угрюмым, с первого взгляда неприветливым. Может быть, потому, что был болезненным, с самого детства его одолевали всяческие хворобы — и коклюш, и корь, и ангина…

Он жил в постоянном ожидании высокой температуры, боли в горле, озноба…