Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Помню, в раннем детстве, когда эшелон привез нас из Ленинграда в «Розу ветров», она первая встречала нас на вокзале.

Порывистая, шумливая, она распоряжалась всеми и всем:

— Мальчики, шаг назад, девочки, шаг вперед, воспитатели, станьте во главе шеренги, ребята, отойдите от вагонов…

Мы с удивлением, а иные даже с испугом поглядывали на нее. После голодного, морозного Ленинграда, где по улицам медленно двигались обессилевшие, зачастую падавшие на ходу люди, она казалась необычной, пугающей своим зычным голосом, резкими движениями…

Но вот мы приехали в теплый, светлый дом. Она провела нас первым делом в столовую, подошла к каждому, самых слабых даже кормила с ложечки, казавшейся особенно хрупкой в ее мощной ладони.

И, уложив нас спать, она всю ночь не выходила из нашей спальни. Мы спали еще неспокойно в ту первую мирную для нас ночь. Ни тогда, ни потом, много позднее, не могли мы забыть пустынных улиц Ленинграда, над которыми зловеще гудели самолеты и гул артобстрелов, казалось, потрясал стены домов…

Многие кричали со сна, вскакивали, порывались бежать куда-то, звали маму, плакали.

А она была все время рядом, садилась на край постели, проводила рукой по лбу, по голове, натягивала повыше одеяло, говорила какие-то тихие, успокаивающие слова…

Она решительно не умела никому ни в чем отказать. Сколько раз Федор Кузьмич упрекал ее за безволие и слабость, когда в дни получки она щедро раздавала деньги направо и налево, одалживая всем, кто ни попросит, — подавальщицам, няням, повару и даже дворнику Матвею, отличавшемуся неистребимым пристрастием к водке.

Став старше, мы научились играть на «струнах ее души», как говорил Егор Мальков.

Бывало, Егор или Сергей, завзятые киношники, бродят вокруг Надежды Поликарповны, молча вздыхая, и только поглядывают на нее страдальческими глазами.

— Что еще такое? — не выдержав, спросит она.

— Сегодня очень хорошая картина, — тихо, заученным грустным голосом говорит Сергей. — Говорят, просто замечательная…

— Так вы же были в кино три дня назад, — отвечает Надежда Поликарповна, заранее сдаваясь…

— Так то три дня назад, — вставляет Егор. — А сегодня совсем другая картина…

В конце концов она отправлялась к Федору Кузьмичу и долго, горячо доказывала ему, что детям нужны развлечения, что им и так непомерно много досталось и что она ручается — картина хорошая и полезная, да-да, очень даже полезная.

Сраженный ее доводами, а скорее просто настойчивостью, Федор Кузьмич устало махал рукой:

— Идите, что с вами поделаешь…

Я смотрю на ее немного скуластое, широкое, порядком уже постаревшее лицо и думаю о том, что, должно быть, новые обитатели «Розы ветров» хорошо изучили Надежду Поликарповну и, так же как мы когда-то научились, умеют играть на струнах ее души.

— Где Федор Кузьмич? — спрашиваю я.

— Не дождался тебя и пошел на Сухую балку.

— На Сухую балку? — удивляюсь я. — Что он там делает?

— То, что находит нужным, — отрезает Надежда Поликарповна.

Видно, до сих пор не может простить мне моей неточности.

Я наскоро обедаю и отправляюсь к Федору Кузьмичу на Сухую балку. Ведь я приехал специально для того, чтобы побывать на встрече друзей, через два дня мне уже надо уезжать обратно, а мы с ним еще по-настоящему и поговорить-то не успели.

Я иду улицей Чехова — окраинной улицей города — и выхожу к картофельному полю. За полем будет березовая роща, за рощей — Сухая балка.

Двое мальчиков идут позади меня — маленький и постарше.

— Курит, — говорит старший.

— Спичку бросил, — говорит маленький.

Я оборачиваюсь и спрашиваю:

— Кто вы такие, ребята?

Маленький прячется за спину старшего. Старший заливается румянцем так, что кажется, даже выгоревшие его волосы краснеют.

Однако он смело встречает мой взгляд.

— Мы из Ерусалимской слободы.

Это совсем другой конец города.

— Далеко забрались, — говорю я.

Ребята глядят на меня не спуская глаз. Маленький то выглянет из-за спины старшего, то спрячется.

— Ты что, играешь со мной? — спрашиваю его я.

Он снова прячется.

Я роюсь в карманах.

— Камушки любите?

— Какие камушки?

— А вот какие.

Я вынимаю из кармана два круглых, с неровными гранями осколка горного хрусталя, найденных мной нынешним летом на озере Байкал. Они сверкают на моей ладони, похожие на застывшие крупные дождевые капли.

— Хотите? — я протягиваю им хрусталики. Они глядят друг на друга. Думают. Потом старший протягивает загорелую руку: