Людмила Уварова - Сын капитана Алексича

Но почему? Зачем ему это нужно?

Он ловил взгляд отца, один только взгляд, но отец, как нарочно, ни разу не посмотрел на него.

Потом директор, счастливый и окрыленный, вышел из кабинета со своей папкой. Михаил Федорыч провожал его.

— Поверьте, никогда не забуду, — сказал директор.

— Помилуйте, — сказал отец.

— Нет, нет, — директор прижал к себе свою папку. — Слова человеческие не в силах выразить мои чувства…

— Полноте, — сказал отец.

Толе подумалось, что оба они играют в какую-то нехитрую, известную обоим игру.

Щелкнула дверца лифта. На площадке показалась Мария Михайловна.

Она сощурила близорукие глаза, узнала директора, с неприкрытым испугом воскликнула:

— Опять вы? Что случилось?

Отец усмехнулся мягкой, снисходительной к женским слабостям усмешкой:

— Моя жена в своем репертуаре…

— Что вы, — ласково заверил директор, — ничего не случилось, все в полном порядке.

Улыбаясь, прижимая к груди свою папку, он еще раз поклонился отцу и зашагал по лестнице вниз.

И по мере того как он удалялся, с лица Михаила Федорыча исчезало улыбчивое оживление.

Он первый вошел в столовую, сел на диван, утомленно откинул голову.

— Наконец-то! Словно гора с плеч…

Мария Михайловна положила на стол свой портфель, туго набитый книгами.

— Ты о чем? — спросила она.

— Вот уж не думал, что сумею написать, — ответил отец, — никак не думал.

Она села напротив него, сложив руки на коленях.

— Зачем он приходил?

— Все за тем же, — досадливо сказал отец, — ты же знаешь, графоманы — люди настойчивые.

— Ты ему все сказал? Все, как есть?

Несколько мгновений он молча смотрел на нее.

— Что, по-твоему, я должен был сказать ему?

Он встал с дивана, она подняла голову, снизу вверх глядя на него.

— То, что ты думаешь…

Легкая, необидная усмешка загорелась в его глазах.

— Значит, я должен был сказать ему, что рукопись его ни к черту не годится, — так, по-твоему?

Она кивнула:

— А как же иначе?

— Ну знаешь, — заметил он, подойдя к ней.

И вдруг она, обычно слушавшая его, покорная во всем, сказала негромко, выделяя каждое слово:

— Думать одно, а говорить другое — нечестно!

Не отвечая, он смотрел на нее, и глаза его из серых стали темными, почти черными.

— Ты это серьезно? — очень тихо спросил он.

— Конечно, серьезно, — ответил за нее Толя. Все это время он молча сидел в углу. Он хотел промолчать и не мог. — Конечно, серьезно, — повторил он.

Отец чуть повернул голову в его сторону:

— Выйди отсюда.

— Почему? — спросил Толя.

Отец сжал губы, словно хотел удержать рвущиеся слова.

— Ты слышишь, что я сказал?

— Но мама права… — начал Толя.

— Выйди! — прикрикнул отец. Никогда еще он не казался таким злым, непохожим на самого себя.

Толя встал и вышел из комнаты.

Было тихо в квартире. Валя ушла куда-то, на кухне настойчиво тикали часы-ходики.

Толя подошел к кухонному окну. Деревья качались от ветра, желтые листья медленно слетали на землю.

Все было так, как вчера, как третьего дня, как неделю тому назад.

И все было совершенно не так.

Что-то блеснуло возле ножки стола. Толя вгляделся. Потом нагнулся, поднял лиловый квадратик. Очевидно, стекло выпало из коробки, когда они с Валей убирались.

Он приложил стекло к глазам. Лиловый тягостный свет ударил в глаза, в лиловом небе торопливо плыли лиловые клочковатые тучи. С лиловых деревьев слетали лиловые листья, должно быть сухие и жесткие на ощупь. Потом он отнял стекло от глаз, и снова серое, осеннее небо привычно распростерлось над землей, над деревьями, над жесткими сухими листьями.

Почему отец соврал? Зачем улыбался, говорил фальшивые слова, которых, наверное, потом сам же станет стыдиться. Так нужно? Но зачем? Зачем это все?

Мама права: думать одно, а говорить другое — нечестно!

Так она сказала. Так она думала, и Толя был согласен с нею. И отец всегда учил его говорить правду, одну лишь правду. А сам…

По коридору прошумели торопливые шаги. Гулко, как бы рассерженно, хлопнула дверь. Кто-то ушел. Отец. Ушел обиженный, не желающий признать свою неправоту…

В кухню вошла мать.

Лицо ее было бледным, веки немного припухли, или это ему только показалось?

— Будешь кушать? — спросила мать.

— Потом, — ответил Толя.

Он подошел к ней, и она, взглянув на него, вдруг удивилась: мальчик сильно вырос за лето, уже на целых полголовы выше ее ростом.

Она взяла его за руку, и он не отнял руки. Он ждал, что она скажет ему, и сам хотел сказать ей какие-то умные, верные слова. Хотел — и не мог произнести ни слова.