Ди Би Си Пьер - Люськин ломаный английский

— Пошла вон! — рявкнула барменша, показывая на стеклянную дверь.

Людмила подняла кусок хлеба к глазам и начала отрывать первую тонюсенькую полосочку.

— Вон! — заорала женщина, выхватывая хлеб у Людмилы из рук и вытягивая из-под нее стул.

— Тогда у меня предложение, — сказала Людмила, хватая сумку и поднимая с пола булочку, которую вытерла о пальто, пока женщина тащила ее к двери. — Тебе нужно смазать тут все жиром и засунуть свое вонючее кафе себе в задницу, где место останется еще для пруда с лебедями!

«Волга» оставляла глубокие борозды по дороге к кужнискому вокзалу. Последнюю сотню метров пришлось ехать по жутким сугробам. Все посидели в молчании, пытаясь размять затекшие мышцы. Затем Анна вздохнула и повернулась к сыну:

— Ну, значит, ты оставайся с глазастым, а я поеду со вторым, с пещерным отшельником, в Ставрополь.

— Что? — У Ивана отвисла челюсть. — Езжай с обоими! Что я с ними делать-то буду, я ж ни хуя не понимаю, что они лопочут.

— Да послушай ты! У них нечем заплатить за железнодорожные билеты, и у нас денег тоже нет. Ты что, сам, что ли, будешь обоим билеты оплачивать? Сначала ты закладываешь задницу матери в угоду своего ебаного компьютера, а потом, когда приезжают клиенты, мы должны в них еще бабло вбухивать?

Иван поднял руку и покачал пальцем у матери перед лицом.

— Но это не инвестирование, а движение наличности! И именно ты у нас по-английски балакаешь, так что именно тебе нужно было убедиться, что все в порядке, до того как мы уехали из аэропорта! Ты же не думаешь, что в остальном мире живут на наличные? Да у них просто столько карманов нет, чтобы все уместить. Везде в ходу кредитки. Тебе нужно бы это знать, ведь ты равноправный партнер в нашем предприятии!

— Ну, я тебе вот что скажу, Иван Ильич! — сказала Анна, выскакивая из машины и тыча в сына пальцем. — Я поеду с ними обоими, но это последний раз, когда я хоть что-нибудь делаю ради твоих дебильных предприятий! С тобой, блядь, возни больше, чем с новорожденным козлом!

— Ха! — заорал Иван.

— Вот тебе и ха! — заорала в ответ мать, маша руками близнецам, чтобы вылезали.

Блэр вышел из машины. Холод выветривал стойкую вонь «Вейпораба». Он упер руки в бока, наклонился вперед-назад и шумно вдохнул запах навоза, глядя на покрытую туманом улицу, обрамленную цепочкой шипящих уличных фонарей. Низкие облака пролетали над головой, словно цеппелины. Со стороны Кужниска мир казался тусклым, словно через чулки нянечки.

Зайка вышел из машины, освеженный порцией бренди. Он глубоко вдохнул и выдохнул плотный сгусток тумана в темноту. Снова захотелось курить. Он полез в карман в поисках «Ротманс».

За платформой начиналась чехарда железнодорожных путей. Анна потянула Блэра за рукав, и троица направилась к поездам.

— Если он едет слева направо, это не ваш поезд! — заорал Иван им вслед.

— Да знаю я, какой поезд нужен! — рявкнула Анна. — Я на этих поездах ездила еще до того, как ты ползать начал!

В отдалении раздался глухой гудок, группа побежала через железнодорожный мост на манер статистов из фильма «Броненосец «Потемкин». Платформа была пустая, когда они поднялись наверх. Выйдя на бетонное покрытие, Блэр услышал крик из темноты на другом конце платформы. Он оглянулся.

В глазах у Людмилы стояли слезы. Она чувствовала, что толстая барменша орет ей вслед, и быстро пошла по переулку, прижав к груди сумку, злобно откусывая куски булки.

Поезд с шипением проехал по платформе, и, когда она ускорила шаг, у нее перед носом прошли три фигуры. Один был определенно священником, укутанным в рясу. Он продолжал идти, в то время как второй мужчина в черном костюме застыл, повернувшись к ней, и не сводил с нее глаз. Она сделала еще несколько шагов, откусила еще пару кусочков булки и посмотрела на него. Раньше ни один мужчина на Людмилу так не смотрел. Она прищурилась в надежде узнать его, ожидая, что он что-нибудь предпримет. Ничего не произошло. Она опустила глаза и направилась к краю платформы. Поезд со скрипом остановился.

— Людмила! — заорал рядом мужской голос.

Она обернулась. Священник и старушка остановились, глядя туда же, куда смотрел мужчина. Старушка показалась Людмиле знакомой, она вышла из тени по направлению к ней.

— Ты Людмила Иванова?

— Людмила! — произнес мужчина.

— Стой здесь! — Анна вдруг засуетилась, помчалась через платформу к лестнице. — Иван! И-ваан!

Блэр ощутил покалывание. Он прижал руки к паху. В тусклом вокзальном свете девушка казалась призраком из девятнадцатого века: она была меньше, чем он представлял, гораздо более хрупкая, усталая, съежившаяся. Глаза у нее были глубоко посаженные, большие и сверкающие. Она что-то жевала, потом прекращала, снова начинала и снова замирала, умяв еду за одну щеку. Скачкообразная манера жевать указывала на отсутствие застенчивости, и это делало ее в глазах Блэра такой притягательной. В морозной реальности, где обычно умирают мечты, Людмила стояла, а мужчины оглядывали ее с головы до ног, выискивая черты женщины или ребенка, пытаясь рассмотреть хоть что-то кроме гривы волос, развевающихся на ветру. Эти поиски были нацелены на то, чтобы привыкнуть к ней, найти женщину под всеми слоями одежды, женщину притягательную.