Жан Жене - Влюбленный пленник [litres]

Если что и нельзя было унести из Аджлуна, так это вырытые в земле ямы, мне удалось отыскать три укрытия, и я спал там рядом с фидаинами. Стены и потолки закоптились от дыма. Возле мертвецов на полу валялись какие-то куски коричневых обложек. Это были документы, удостоверения личности, продолговатые, с закругленными краями, хорошо знакомого мне сине-зеленого цвета, с фотографией фидаина в правом углу и написанным по-арабски вымышленным именем. Проходя через деревню, еще не видя крестьян и их жен, я обратил внимание на то, что тихо здесь уже не было: какое-то жужжанье, кудахтанье, ржанье, болтовня. Никто в деревне не ответил на мое приветствие, но никто не и позволил себе грубого или недружественного жеста или слова. Я вернулся из стана палестинских врагов, как возвращаются из царства мертвых.

Когда я прибыл в Амман, в палестинском сопротивлении чувствовался некий разлад. Никакой хотя бы видимости единства, которое появится чуть позже вместе с ООП, еще не было и в помине, напротив, между одиннадцатью разрозненными группами сопротивления постоянно вспыхивали ссоры, никто не скрывал озлобленность, почти ненависть. Только ФАТХ, в недрах которого тоже хватало и критики, и соперничества, демонстрировал хоть какое-то единство: хотя бы в том, например, как его сторонники осуждали другие движения.

То, что стало происходить после июля 1971, то есть, после битвы в Аджлуне, Джераше и Ирбиде, меня удивляет до сих пор. В отношениях между фидаинами появилась какая-то горечь разочарования, и я стал свидетелем такой сцены: Я знал двух фидаинов лет двадцати, они были друзьями, жили на одной базе в Иордании, но один так и остался простым фидаином, а другой получил небольшой чин. Однажды в Бакаа при мне первый фидаин попросил разрешения навестить больную жену в Аммане (это в двадцати километрах). Вот этот диалог, как я его помню:

– Salam Allah alikoum .

– … koum salam .

– Али, можешь дать мне увольнительную на двадцать четыре часа, моя жена беременна?

– Моя тоже. А я остаюсь. Сегодня вечером ты в карауле.

– Я найду замену.

– Так кто должен стоят в карауле, он или ты?

– У меня есть пара приятелей, они согласятся.

– Нет.

Голос первого фидаина становился умоляющим, а голос второго – и это казалось даже нормальным, ожидаемым и в определенной степени необходимым – приобретал начальственные нотки. Это не был вопрос дисциплины, речь не шла о безопасности лагеря, это было обычное соперничество между младшими офицерами и простыми солдатами. Двое самцов схлестнулись лицом к лицу, защитники одной Родины, которую еще и увидеть было нельзя.

Впоследствии я узнал, что родившаяся в тот день ненависть не утихла и по сей день, и они – оба неплохо говорили по-английски – делают в газетах заявления, где слышится отголосок той самой ненависти. Может, ненависть рождается первой, и чтобы окрепнуть, ей нужны двое друзей?

Уехали все, кто были по рождению или в результате брака палестинцами. Сначала через Сирию, и думаю, именно в это время – в конце 1971 – началась вторая волна проникновения палестинских фидаинов в Ливан. Некоторые ловкачи – благодаря какому-нибудь родственнику-иорданцу – приобретали земельные участки в окрестностях Аммана. Говорят, это самые богатые люди королевства хашимитов. От революционного периода – с 1968 по 1971 – они, общаясь между собой, сохраняют некоторые слова, как слова местного наречия из детства вдруг проскальзывают в разговоре бывшего крестьянина, ставшего директором крупного парижского предприятия. Они чувствуют в вас прежнего сообщника и опасаются: вдруг сегодня вы перестали им быть, и лицо их слегка краснеет. Сразу и безо всяких расспросов с вашей стороны они называют цену своего дома в Джабаль Аммане, «в самом шикарном квартале города».

Мне понадобилось много лет, чтобы понять, как их лидеры, я говорю об известных лидерах, чьи имена вы можете увидеть в западных газетах, стали долларовыми миллионерами. Это были не какие-то разрозненные островки в море Сопротивления, а настоящий сейф, где у каждого, и прочим это было известно, имелся свой ящик, а то и не один. Свое состояние они хранили в Швейцарии или где-нибудь еще. И еще они знали, что́ хранят другие, потому что зачастую это состояние было частью их общей добычи.

Прочим участникам Сопротивления все это было хорошо известно. Документ о праве собственности спрятать можно, а как спрячешь лес, или виллу, или земельный кадастр? Высшее командование тоже обо всем знало. Возможно, оно этим пользовалось? Всем в ФАТХе был известен Абу Хасан [57], а также его спортивные машины, его красивые девицы, те и другие отличались изящными линиями, я встречал его два-три раза, причем, первый раз при обстоятельствах, весьма для него неприятных, мне пришлось при фидаинах, которых эта сцена страшно забавляла, попросить его предъявить удостоверение личности. Слегка раздраженный, он порылся в карманах куртки и достал ярко-зеленый документ, который носит при себе каждый фидаин, при этом к щекам его прихлынула кровь. Энергичный, спортивный, он был деятельным членом «Черного сентября» и активно участвовал в подготовке операций. Как мне говорили, Арафат в интересах Организации вовсю играл на его тщеславии. О его смерти и смерти Будиа – при взрыве автомобиля – я узнал, как узнают о поражении. Медленно, стараясь не ошибиться, восстанавливая события, я думал приблизительно следующее: