Валерий Алексеев - Игры на асфальте

Я сложил зонтик, отдал его Тоне, а она сняла и вернула мне куртку. Накинув теплую куртку на плечи, я почувствовал себя хоть немного увереннее, а то в одной рубашке, да еще мокрой, я был как голый и начал дрожать наполовину от холода, наполовину от волнения.

Ну, что я буду сейчас говорить, если увижу Кривоносого? Никакой линии поведения у меня не было: в самом деле, не кричать же на всю гостиницу: «Держи бандита!» Конечно, лучше будет, если он меня не заметит. А вдруг он вооружен? Я посмотрел на Максимку, который, как завороженный, таращил глаза на вращающиеся двери и в то же время ощупывал лежащий в кармане пистолет, и идея ехать сюда всем выводком показалась мне не такой уж здравой.

— Где вы договорились? — тихо спросил я Маргариту.

— В вестибюле, конечно, — холодно ответила она. В мире такси и гостиниц она чувствовала себя увереннее, чем в своей собственной квартире. — Я пойду вперед, а ты входи минут через десять. Потом пройдешь к газетному киоску, он справа в дальнем углу, там мы и будем сидеть на скамеечке. Посмотришь на него издалека и, если это он, сделаешь вот так… — Она подняла руку, сделав из большого и указательного пальцев колечко. — Запомнил?

— Да уж конечно, — сказал я как можно небрежнее, удивляясь, однако, как это она все придумала, не переставая болтать с шофером такси. — А дальше?

— А дальше — уже не твоя забота, — ответила Маргарита.

— Договорились, — сказал я, про себя понимая так, что именно тогда-то и начнутся мои заботы.

— Кстати, — заметила Маргарита, мельком оглядев мою фигуру в нелепой парусиновой куртке, — тебя могут и не пустить.

— А тебя?

— Меня пустят! — ответила она, гордо вскинув голову. — А после ждите меня на этом самом месте, я отвезу вас домой. И сяду рядом с тобой и буду щипать тебя всю дорогу, потому что… потому что это не он!

— Посмотрим, — сдержанно ответил я.

— Посмотрим!

Маргарита небрежно поправила рукою челку, передвинула поудобнее ремешок сумки и с независимым видом зашагала к подъезду.

Мы с Тоней не без труда уговорили Максимку оторваться от созерцания волшебных гостиничных дверей: братишке моему страстно хотелось в этих дверях закружиться и в то же время боязно было даже об этом подумать. Я заманил его в соседние «Культтовары», пообещав ему пластмассовый свисток, к которому мы давно уже присматривались, нас останавливала только цена — два рубля пятьдесят копеек. У меня, как я уже говорил, имелось пять рублей, билет в метро тогда стоил полтинник, на троих — полтора рубля, и если я найду в кармане завалявшийся гривенник, то хватит еще на эскимо. Я решил так: домой на такси мы не поедем, нам такая роскошь не по карману, а кроме того, мне очень не понравилось хозяйское Маргаритино: «Я вас отвезу». Это в том случае, если Коновалов не окажется Кривоносым. В противном случае, как говорит Женька Ивашкевич, полупенса я не дам за наше возвращение: кто знает, может быть, предстоит проехаться в милицейской «раковой шейке». То-то радость будет юному писателю! Впечатлений хватит на целый год.

Свисток Максимку огорчил: у него не хватало сил выдуть настоящую трель. В другое время Макс раскапризничался бы, но тут он только вздохнул и сунул бесполезную бирюльку в карман: он морально готовился к вступлению в вертящиеся двери.

Мы вновь подошли к подъезду гостиницы, и меня замутило. Вертящихся дверей я и сам побаивался, да и вообще в гостиницах никогда не бывал. Я взял Максимку на руки, выждал фазу (устрашало то, что впереди вместо входного отверстия виден был лишь окованный медью тупик), Максимка крепко обхватил меня за шею, и мы сделали решающий шаг. Все зарокотало вокруг нас, потемнело, завертелось, настойчиво подтолкнуло сзади — и мы оказались в сухом и теплом вестибюле. Спустив брата с рук, я оглянулся на дверь — Тони не было. Обе двери тяжело и лениво вращались, внутри одной из них вдруг мелькнуло блеклое платье с «фонариками». Видимо, Тоню вынесло на улицу и опять загребло вовнутрь, потому что через минуту я увидел прямо перед собою ее круглое растерянное лицо. Я рванулся вперед, схватил Тоню за руку и втащил ее в вестибюль. Вид у нее был ошеломленный и жалкий.

— Ой, как страшно! — пролепетала она, судорожно оправляя обеими руками платье. — Страшнее даже эскалатора!

И громко засмеялась. Манерности девчачьей в ней не было ни капли: что думала, то и говорила, поэтому с нею было легко. И в то же время я смутно догадывался, что эта легкость — не самоцель в отношениях между людьми. В самом деле, где написано, что с человеком должно быть легко и просто, и тогда это будет хорошо? Тоня была проста и естественна, как речная вода, которую на некоторых языках называют сладкой, а у нас — пресной.