Валерий Алексеев - Игры на асфальте

Что же касается бумаг, то в ломбардах их, наверно, не принимают: нужен клиент, хотя бы слышавший о существовании Бунина. Кстати, я сам этого Бунина тогда еще не читал, но имя слышал, а вот по плебейскому лицу Кривоносого мог бы судить, что не знает он на дух ни про какого там Бунина. Мне так и виделось, как он с презрительной гримасой переспрашивает: «Чего?» Какое-то тут есть противоречие… Но додумать эту сложную мысль до конца мне мешала Маргарита.

На ней была белая нейлоновая блузка, настолько прозрачная, что сквозь нее видны были не только все подробности конструкции крепенького лифчика, но даже две родинки на спине, и, сколько я ни старался держаться мужественно и отстраненно, эти родинки очень меня волновали. Хотя что такого? На ней их, должно быть, полно.

— Боюсь… — прошептала Маргарита, набрав номер и прикрыв микрофон трубки ладошкой.

— Еще чего! — сурово сказал я, несколько задетый тем, что Маргарита совершенно не чувствует моего взгляда. — Это он тебя должен бояться.

В трубке явственно запищало — занято. Маргарита с облегчением положила ее на место и вопросительно взглянула на меня: что дальше?

И в это время грянул телефонный звонок — требовательный, резкий и злой, как тявканье избалованной комнатной собачки.

— Значит, так, — быстро сказал я. — Если он, говори, что только-только вошла, назначай встречу в любое время, в любом месте, там разберемся.

Телефон продолжал трезвонить, захлебываясь от нетерпения.

— Да, но если это он, — проговорила Маргарита, глядя на меня расширившимися и как бы остановившимися глазами, — если это он — значит, это не он…

— «Он — не он»! — передразнил я. — Делай, что тебе сказано!

Маргарита подняла трубку, дрожащим голосом произнесла: «Вас слушают» — и резко выпрямила спину, как будто сквозь нее пропустили ток.

— Андрей?

«Вот как, — вяло подумал я, — все-таки Коновалов — а для нее это просто Андрей. Позвонил-таки, не испугался. Самоуверенный дурак».

— А я только что вошла! — высоким, неестественно бодрым голосом говорила Маргарита. И после паузы: — Да разве на тебя можно надеяться?

Даже «на тебя»! Прекрасно. Впрочем, «на тебя» прозвучало подчеркнуто: в такой плачевной ситуации эта актерка хотела мне показать, что она состоит в близкой дружбе с режиссером.

— Ах, мы такие обязательные, такие надежные… — лукаво и кокетливо говорила Маргарита.

Если бы не ее заплаканные глаза, трудно было бы даже поверить, что пять минут назад она безутешно рыдала. Но Коновалов Маргаритиных глаз не видел, а с голосом у нее было почти все в порядке, напрасно я беспокоился.

Последовала долгая пауза: Коновалов, по всей вероятности, отчитывался перед Маргаритой за вчерашний день. И началась конспиративная беседа, состоящая из одних междометий и вспомогательных слов:

— Вот как! Ну, что ж… Ах, даже так… Это извиняет, но не оправдывает… Искупай, искупай… Ну, это крайность. Ах ты страдалец! Но пережил? Могучий старик!..

После каждой реплики Маргарита взглядывала на меня все более многозначительно и наконец, когда пауза затянулась, устремила в мою сторону самый свой лучистый и победоносный взгляд. И, как будто по телефонному проводу в нее вливали глюкозу, она сразу порозовела, прямо-таки расцвела.

«По-видимому, этот Коновалов — мастер охмурять девчонок», — подумал я и на блокноте с привязанным к нему бечевкой карандашом написал: «Ближе к делу».

— Муля, ты меня убиваешь! — воскликнула Маргарита и звонко расхохоталась.

Смех у нее был такой заразительный, вкусный, смеялось все в ее лице, и огромные глаза, и яркие губы, и щеки, и кончик вздорного носа, и даже, казалось, темная челка на лбу, что я не выдержал и тоже заулыбался, как дурачок, хотя мне было совсем не до смеха, я был чужой на этом празднике радости. Позднее я не раз видел, как Маргарита смеется с экрана: раскованно, светло и, казалось бы, бездумно, но с легкой хитринкой, не с издевкой, а именно с хитринкой («Вы, чудаки, и догадаться не сможете, над чем я смеюсь!»), и редкий зритель в зале мог удержаться от ответной улыбки. На сей раз чудаком был я, Гриша Кузнецов, не знающий, о чем там, на другом конце провода, говорит матерый режиссер Коновалов.

Смеясь, Маргарита придвинула к себе блокнот, небрежно прочитала, прижала трубку плечом к щеке и, освободив таким образом левую руку, вырвала листок и скомкала.

— Да, да… — несколько раз повторила она. — Хочу. Конечно, хочу. Что нам ливни и туманы? Лады, ладушки. Нет, честно, хочу.