Валерий Алексеев - Игры на асфальте

Тоня быстро подошла к ней (каждый крючочек застежки на Тониной спине я видел так отчетливо, как будто это было рядом), взяла одну из кошелок, мать и дочь обменялись короткими репликами (хотел бы я знать, о чем) и, прибавив шагу, пошли к своему подъезду. Как это часто бывает, в сознании моем на секунду мелькнуло видение сходства этих двух, таких разных, фигур: статная девочка в туго обтягивающем ее платье не по возрасту, рукав фонариком, ноги слегка тяжеловаты, коса на спине, и немолодая косматая женщина в длинном «размахае» черно-фиолетового цвета, с грубой и надежной посадкой головы. Мелькнуло — и тут же надолго исчезло, чтобы вновь возникнуть сейчас, через много лет, когда я отчетливо вижу их обеих, мать и дочь, идущими по двору.

«Вечером выходи», — услышал я полушепот. Это было первое в моей жизни назначенное мне свидание: как пишут в старых романах, «июля шестнадцатого числа 195… го года». Шелест листопада, желтого и зеленого, сквозь который идут, взявшись за руки, с таким видом, как будто бы и листопад, и аллея, и жизнь бесконечны… громкий ропот спускающегося вниз эскалатора, на ступеньках целуются, ну а те, кто по ту сторону коронованных фонарей поднимаются вверх, могут либо ворчать, либо сами целоваться, либо делать вид, что ничего не замечают… Всеми этими шумами и гулами дохнуло из двух слов, слабо сцепленных: «Вечером выходи». Но я был как младенец, зимой родившийся: перед ним вдруг открыли весеннюю форточку, и он глупо таращит глаза, не понимая, чем на него веет.

Пока Максим развлекался у гаражей, я решил еще разочек сбегать к дому Ивашкевичей, посмотреть, что и как: не приехала ли сатанинская «Волга», не явилась ли Маргарита, да мало ли что. Правду говоря, я немного остыл к этой игре: срабатывало слово «богатые». Не слишком ли я пекусь об имуществе Ивашкевичей? Но с другой стороны, Женька — мой друг, и было бы странно, если бы я оставил все как есть и занялся своими эмоциями.

Уже издалека я увидел, что возле дома Ивашкевичей что-то происходит: серая «Волга» вновь появилась на своем обычном месте, теперь она казалась мне и в самом деле таинственной и мрачной, как призрак корабля «Мария-Челеста», о котором я узнал из радиопередачи «Клуб знаменитых капитанов». А возле «Волги» собрались люди, среди них я узнал Сапегина Сергея Ивановича — он возвышался над толпой, как статуя командора, поверх домашней голубой майки он для приличия набросил пиджак. Рядом с ним, едва доставая головой Сапегину до плеча, стоял краснолицый и коренастый водитель в кожаной куртке (задрав голову и сдвинув свою серую кепку на затылок, он что-то яростно доказывал), толпились еще какие-то незнакомые люди, должно быть любопытствующие прохожие. Я прибавил шагу: мне было так же досадно, как всякому автору, увидевшему свое произведение вынесенным на киноэкран без авторского ведома и согласия. Досадно и любопытно.

— А, вот и разведчик! — завидев меня, прогудел Сапегин.

Коренастый обернулся и, пока я подходил, смотрел на меня белыми от ненависти глазами.

— Эта? — Сапегин кивнул на «Волгу».

— Эта, — ответил я, подойдя и не без гордости видя, что незнакомые люди передо мной расступаются.

— Еще раз попрошу предъявить документики! — грозно сказал Сапегин Коренастому.

— А я еще раз говорю, — осипшим тенорком заорал водитель, — не имеете права требовать! Только органам власти!

— Хорошо, — согласился Сапегин, — будут тебе органы, будет и власть.

— Да пошел ты… — прошипел Коренастый и схватился за дверную ручку машины. — Ненормальные какие-то населяют.

— Подождешь! — возразил Сапегин и взял его за локоть — видимо, довольно крепко, потому что водитель тут же отпустил ручку. Он широко раскрыл рот, чтобы разразиться бранью, рот у него был полон нержавеющих зубов.

Но тут худая женщина в домашнем халате, жена Сапегина, сказала:

— Второй идет, в сером пыльнике.

Поскольку она смотрела на подъезд купеческого дома, все повернулись туда. На крыльце стоял сутулый немолодой человек в светлом плаще-пыльнике с портфелем в руке, за ним из подъезда вышла дородная женщина в нарядном ярко-розовом платье и с золотой театральной сумочкой, которую она держала под мышкой.

— Он? — спросил меня Сергей Иваныч.

Я помотал головой, мурашками покрывшись от предчувствия, что сейчас будет.

Сапегин отпустил кожаную куртку, и Коренастый, словно этого только и дожидаясь, плачущим голосом закричал: