Валерий Алексеев - Игры на асфальте

И тем не менее, венецианское или нахичеванское, это зеркало исчезло. Я точно помнил: вот дверь, вот фигура Кривоносого, одной рукой он держался за косяк, как бы нарочно заслоняя от меня пустое место на стене, с двумя голыми крюками. Я видел эти крюки — там, где всегда висело зеркало. Причем именно два крюка, не мог же я это выдумать.

И у меня в памяти всплыл давно прочитанный детектив: кто-то проезжает на поезде мимо полустанка и видит в окне чужое лицо.

Вы знаете, я обрадовался. То смутное неприятное чувство, с которым я вышел из дома Ивашкевичей, имело, оказывается, свою причину. Чужое лицо! Недаром Кривоносый так быстро отшатнулся, когда увидел, что я смотрю на него снизу, с другого двора. Но почему он открыл? Звони, дорогой, сколько влезет, рано или поздно устанешь и уберешься восвояси. А он подождал и открыл. Один, в чужой квартире, хотел проверить, кто так настойчиво рвется. Что тут плохого? Подождал и открыл. Совершенно естественно. И точно так же естественно может быть отсутствие зеркала в прихожей: возможно, его просто разбили. Или перевезли на дачу. Та же Маргарита настояла — и увезли. Ее, наверно, хлебом не корми, только дай посмотреться в зеркало на даче: не облупился ли носик, ровно ли ложится загар.

Но все же, все же… Так, Гриша Кузнецов, не волнуйся, рассуждай постепенно. Что мы имеем? Лицо в окне — раз. Нет, сначала. Маргарита куда-то торопится — раз. Лицо в окне — два. Машина у подъезда — три, с поднятым капотом — все равно три, подойдет участковый — не придерется. Дальше. Парень с чемоданом, который ужасно спешит и злится, — это четыре. Дверь Ивашкевичей открылась бесшумно, Кривоносый поставил ее на «собачку», — это пять? Нет, еще не пять, чистая гипотеза. Но допустим, Кривоносый ждет Коренастого: тот носит чемоданы, а этот их заполняет краденым. Не звонить же Коренастому всякий раз, когда он подымется. Лучше дверь держать на предохранителе: подходи — и открывай. Вот и я: вместо того чтоб звонить, потянул бы за ручку — и милости просим. Захожу в квартиру, получаю по мозгам и оказываюсь в темном чулане. Нет, еще не пять, а вот зеркало — пять, вписывается зеркало в общий ход, и говорить тут не о чем. Я не большой знаток венецианского стекла, но это зеркало мне и самому нравилось. Оно не то чтобы уж очень хорошо отражало, скорее наоборот, имелись в глубине его какие-то извивы и переливы, но то, что это было старое зеркало, сомнений не вызывало. Однако это еще не все. Кривоносый прислушивался, без сомнений, он разговаривал со мной и в то же время не со мной. Он слушаллестницу, ему совсем не было интересно, чтобы Коренастый подошел к нам во время нашего разговора и заставил меня подумать, что между ними существует какая-то связь. И когда внизу хлопнула дверь, он заговорил неестественно громко. Зачем? А затем, чтобы предупредить своего сообщника, что подниматься не следует. Тот и не поднялся, и только поэтому я не встретил его на лестнице, и «Волга» исчезла, может быть, удрала. Это вам шесть и семь: громкий голос Кривоносого и исчезновение «Волги». А не хватит ли? Не пора ли бить в колокол: «Батюшки, грабят!»

В те времена квартир отдельных было еще немного: немудрено, что на каждой площадке дома Ивашкевичей — исключая пятый этаж — висело по нескольку почтовых ящиков, Москва не успела еще широко расселиться. Но городских легенд о тайнах отдельных квартир я слышал немало. Странное бульканье в платяном шкафу, где при проверке оказалось висящим обезглавленное туловище, из которого в эмалированный тазик капала кровь… Таинственные папиросы, которыми пришелец, якобы оценщик, окуривал хозяев, после чего они погружались в полуобморочное состояние и бессловесно наблюдали, как оценщик бесплатно выносит мебель… Запрятанные в стену фамильные клады, за которыми являются потомки белоэмигрантов… А были еще и странные «попрыгунчики» в белых балахонах с диванными пружинами, привязанными к ногам: они доскакивали до любого этажа (что мне всегда представлялось сомнительным) и безжалостно «ограбляли». «Попрыгунчики» принадлежали еще к довоенному эпосу, но Женька Ивашкевич рассказывал мне, что они будто бы до сих пор свирепствуют в городе Житомире.

Я не очень-то верил во все эти легенды, но слышал их — этого было достаточно. И вот, пожалуйста, носом к носу столкнулся с живым грабителем. По логике вещей, Кривоносый должен был пристукнуть меня тут же, на лестнице, но он этого почему-то не сделал — возможно, потому, что у каждого уголовника свой почерк, и тот, кто работал домушником, принципиально не мог пойти на «мокрое дело».