Валерий Алексеев - Игры на асфальте

— Садитесь, я сейчас, — сказала Тоня и показала на диван, спинка которого была накрыта кружевной салфеткой.

Макс стоял возле стола, расставив ноги и подбоченясь: отсутствие тети Капы придало ему храбрости.

— А где лопаты? — спросил он.

Макс, разумеется, был уверен, что квартира дворника должна быть заставлена метлами, лопатами и ломами.

— Мы их ставим в подсобку, — вновь покраснев, ответила Тоня.

— Ну, ладно, — сказал я нарочно грубо, — нечего время терять, давай твой бензин.

Тоня молча повернулась и ушла за перегородку. Максимка проворно сбросил сандалии, забрался с ногами на диван и принялся разглядывать стоящих на диванной полочке белых каменных слоников, а я решил не садиться, чтобы поскорее можно было уйти.

— А это что? — спросил Максимка, показывая на окно.

На подоконнике за тюлевой занавеской стояла трехлитровая стеклянная банка с японским грибом, который плавал на поверхности мутно-зеленой жидкости и был такой толстый, что начал уже слоиться. Пожалуй, это был последний японский гриб, который я видел в своей жизни. У нас за заставой имелось две таких банки, и я сам любил пить кисло-сладкую «грибную» водичку, но потом кто-то кому-то сказал, что кто-то где-то прочитал, что японский гриб вызывает рост раковых опухолей, и мама наши грибы выбросила.

— Это такой, наверно, аквариум, — сказал я, зная, что, если Максимке все объяснить, он тут же захочет попробовать.

Максим слез с дивана, подбежал к окну и стал озабоченно рассматривать банку.

— Но почему-то рыбок не видно, — разочарованно заметил он.

И тут мне в голову пришла одна мысль. А что, если Женька приехал в Москву всего на часок: набрать новых книг или там помыться в ванной — и обратно. Тогда ведь я его не застану.

— Тонь, а ты правда сможешь отчистить? — спросил я.

Тоня тут же вышла из-за перегородки с бутылью в руках.

— Конечно, смогу! — сказала она обрадованно. — Я уже делала.

— Ну, хорошо. Тогда сиди там, на кухне, и не выходи.

Она поспешно скрылась. Не разуваясь (для скорости), я снял штаны, отдал их Максу.

— Отнеси.

Макс выполнил указание с таким спокойствием, как будто это совершенно естественно, что человек, придя в чужой дом, тут же снимает штаны. Вернувшись, он снова подошел к подоконнику и погрузился в созерцание гриба.

— Странно, странно… — бормотал он про себя. — А может, это одна такая большая рыба?

А я уселся на диван и на всякий случай задрапировал голые колени скатертью.

— Смотри не прожги! — крикнул я Тоне.

— Ну что ты! — отозвалась она.

Я принялся размышлять: кого же я видел в окне, Женьку или Маргариту? Большая разница: Маргарита мне не нужна. То есть я бы с удовольствием на нее посмотрел, но лучше издали. Но если это был Женька, то он не мог меня не заметить, даже случайно подойдя к окну: во дворе, кроме нас с Тоней и с Максимкой, вообще никого не было. Женька заходил в Маргаритину комнату только по одной надобности, а именно — чтобы выглянуть в наш двор: окно его комнаты выходило на улицу. Так что же, он не хотел, чтобы я его заметил? Прятался от меня, чего доброго? Ну нет, за Женькой таких странностей не числилось. Он должен был бы открыть форточку, окликнуть меня, но он этого не сделал. А если Женька не выглядывал во двор, тогда что он делал в Маргаритиной комнате? В семье у Ивашкевичей было заведено: не шастать без нужды по чужим комнатам, не беспокоить попусту друг друга. Даже Женькин отец стучался, когда хотел зайти к матери или к бабушке. Сама же Маргарита охраняла свою комнату, как неприступную крепость. Бывало, «бабушкина Жека» спрашивает через дверь: «Риточек, можно к тебе?» А Маргарита отвечает: «Нельзя, я занята», — и бабушка послушно отходит. Я уже говорил, что лукавое Маргаритино предложение «заходи, посмотришь, как я живу» повергло меня в смятение. Для приезжих у Ивашкевичей была особая комната, которая, сколько я помню, всегда пустовала. Я о такой странности только в книжках читал и очень был удивлен в первый раз, когда Женька равнодушно сказал: «Туда не надо, это гостевая». — «Гостиная?» — спросил я. «Нет, для гостей». — «Ну и что? Я тоже гость», — нахально возразил Толец. Мы искали пространство для испытания портативной катапульты, на улице лил дождь, а дело было, как вы сами понимаете, спешное, в комнате у Женьки места не хватало, а коридоры извилисты. «Ты гость, — резонно ответил Женька, — но ты же у нас не ночуешь». — «А если я останусь ночевать?» —. «Оставайся, тогда откроем». На это Тольцу сказать было нечего, он выстрелил из катапульты на кухне и разбил там окно, что, разумеется, никому не понравилось. «Придется вставлять», — сказала «бабушкина Жека», маленькая старушка с коротко постриженными голубовато-седыми волосами. «Тоже мне, буржуи несчастные! — брюзжал Толец, замеряя «сантиметром» окно. — Целая комната пустует, в кухне стрелять приходится…» Через час пришел со стеклами Нудный-старший, сутулый долговязый мужчина с таким же, как у Тольца, маленьким горестным ртом. Он быстро и ловко застеклил окно, извинился и ушел, и в течение двух недель Толец после школы не появлялся на улице. Вот такая история.