Пак Мингю - Коврижка

Итак. Пока я утешал себя, наступила ночь. Первая ночь в косивоне до сих пор жива в моей памяти. В безмятежности своей она прекрасно подошла бы для второго рождения Иисуса; в непритязательности и смиренности своей она была несказанно праведной. Поскольку мне не спалось, я тихонько порылся в сумках и в боковом кармане третьей из них нашел уокмэн. Но наушники куда-то подевались. Затаив дыхание, я поймал радио и стал слушать музыку на минимальной, едва слышной, громкости. Если вы спросите, насколько тих был звук, то я отвечу: слов песни было не разобрать, динамики пищали — дзинь-дзинь-дзинь, и только по этому писку можно было догадаться: о, играет музыка! Странно, но от этого дзинь-дзинь-дзинь у меня брызнули слезы. Это дзинь-дзинь-дзинь с неизвестным названием было весьма популярной мелодией.

Тук-тук-тук.

Перед тем как раздался этот стук, я слышал, как открылась дверь соседней комнаты, поэтому я запросто мог догадаться, что хозяин этого стука — мой ближайший сосед. Я был не прочь познакомиться, но, открыв дверь, я увидел перекошенное от злости лицо, которое отбило у меня всякое желание представляться. Подперев руками бока, меня сверлил взглядом коротко стриженый мужчина, низенький, коренастый, с виду старше меня лет на десять. Его глазенки под очками в позолоченной оправе были налиты кровью.

— Тише будь.

Изрыгнув одну лишь фразу, мужчина вернулся к себе. Я тихонько прикрыл дверь и с мыслью, что чем-то сильно провинился перед соседом, выключил свет, лег, свернулся калачиком. Сон, естественно, не шел, но я усердно думал, что надо уснуть. Я старался.

На следующее утро меня позвала распорядительница. Зная уже все подробности вчерашнего происшествия, она снабдила меня всяческими советами и попросила войти в положение. Короче, мой проблемный сосед был последним настоящим кандидатом на чин, готовящимся к сдаче экзамена в этом косивоне, в связи с чем и требовалось всячески радеть за сохранение тишины. Женщина назвала моего соседа ПРОКУРОРОМ КИМОМ.

— Обещаю проявлять осторожность, — сказал я, потому что чувствовал, что должен что-то сказать. В общем, став заложником этой необычной ситуации, я решил принять ее за реальность. У меня не было другого выхода, и, как бы это сказать, в общем, у меня был такой характер. «Ты весь в отца», — частенько говорила мне мать.

С того дня… началось мое сожительство с ПРОКУРОРОМ КИМОМ. Я действительно думал, что это сожительство, ведь нас разделял лишь фанерный лист сантиметровой толщины. Я слишком живо мог слышать жизнедеятельность моего сожителя: вот по его столу покатилась ручка, вот он сморкается. Порой меня сводила с ума тоска по ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ, но я молча сглатывал слюну, вспоминая ужасные, налитые кровью глазенки. Постепенно я становился человеком-тишиной.

Кто внимательно прислушивался к себе, тот знает, что человеческий организм издает разные шумы. Одним словом, человек — весьма шумное животное. Прокурор Ким был похож на оголенный нерв, поэтому, стоило мне, нет, моему организму, произвести малейший шум, и сосед непременно выказывал свое недовольство. К примеру, он стучал в стену или щелкал языком. В такие моменты я непременно цепенел и начинал дрожать тревожным мерцанием люминесцентной лампы с плохим контактом.

В конце концов я стал человеком-бесшумностью. Постепенно такая способность выработалась у меня сама собой. Хождение на цыпочках прочно вошло в мой быт; я привил себе привычку не высмаркивать сопли, а тихонько выдаивать, сжав нос; также я освоил технику практически бесшумного газоиспускания: я ложился на бок и потом изо всех сил рукой оттягивал вверх одну ягодицу.

Фы-ы… ши-и…

Осторожно стравливая в тесной комнатушке, до предела оттянув ягодицу вверх, подобный кроткой тропической рыбешке газ, я… тосковал по семье или тихонько прокручивал в голове какую-нибудь песню вроде «Тоски по Алмазным горам».