Аврора Гитри - Татуированные души

Я вцепляюсь в книгу и прижимаю ее к груди. Она станет моим щитом.

— О-о, вот и пидорок пришел! — бросает тигр и поворачивается ко мне всем телом.

Страшная угроза, исчезнувшая в последние дни, нависла над комнатой, словно грозовая туча. «Курд май, курд май», — повторяю я, стараясь унять дрожь. Новый человек не позволит себя бить. Он не будет терпеть тумаки. Он не стушуется перед двумя опустившимися пьяницами, занявшими гостиную. Новый человек сумет сохранить хладнокровие. Джай йен, йен.

Брат поднимается и, пошатываясь, как в тумане идет мне навстречу.

— Что ты там прячешь в руках, подонок? — рычит он и бьет меня в лицо.

Тьям гогочет, видя, как я шатаюсь. Я не выпустил книгу, я по-прежнему прижимаю ее к груди. Моя щека пылает. Этот жар постепенно охватывает все тело. Пожар, не имеющий ничего общего с болью, медленно разгорается. Все мое естество бунтует против полученного удара и отказывается отдавать книгу двум пьяницам. Мое негодование грозит взрывом. Если он произойдет, я сам не знаю, что я сделаю.

— Ты слышал, что я тебе сказал? Покажи мне, что ты там прячешь! — повторяет брат, дрожа от ярости.

Я вижу, как шевелятся его губы, но продолжаю стоять неподвижно, охваченный бешенством, переворачивающим мне внутренности. Взрыв может случиться в любую минуту.

Брат подходит ко мне, подмигнув краем глаза другу, чей рот кривит застывшая злорадная усмешка. Уже всего несколько сантиметров отделяют меня от покрытого вонючим потом лица брата. Его дыхание полно виски. Глаза горят. Я перехватываю книгу одной рукой, и поднимаю другую. Я не контролирую больше своих жестов. Они неуправляемы. С быстротой молнии я бью в дьявольское лицо, брат теряет равновесие и падает. Бешенство овладевает мной. Я не могу остановиться. Я швыряю книгу на стол, чтобы дать выход ярости, и бросаюсь на своего палача. Я заношу кулак, как саблю мщения. Я чувствую по силе размаха, что мой удар успокоит его надолго и заставит смолкнуть безумие.

Но другая рука, более сильная, более грозная, хватает меня сначала за одно, а потом и за другое запястье, оттягивая мне плечи назад. Я обездвижен противником, о котором забыл.

Он прижимает мою голову к своей шее. Его зловонное дыхание обжигает мне ухо, когда он шипит:

— Ах так, пидорок, да ты драчуна изображаешь?

Я не могу вырваться, мое дыхание учащается. Гнев отступает, сменяясь гораздо более привычным чувством: страхом.

— Давай, Дья. Я держу его.

Брат по-прежнему лежит на полу, оглушенный, с отсутствующим взглядом. Услышав свое имя, он приподнимает голову. Кажется, он не понимает, о чем говорит ему друг. Или колеблется.

— Чего ты ждешь, черт подери, Дья? Ты что, позволишь пидорку унижать тебя в моем присутствии?

Тьям еще сильнее заламывает мне руки. У меня вырывается стон, я закрываю глаза, чтобы переждать боль. Когда я поднимаю ресницы, передо мной стоит брат, его лицо искажено безумием. Мой страх рисует на его щеках пылающие крылья дракона.

Первое декабря 1986 года

Вентилятор скрипит над моей головой. Его лопасти вращаются в ритме дождя, который опять начался за окном. Ливень заглушает доносящиеся из соседних нор стоны, хрипы приближающихся к блаженству клиентов и шепот фаранга, держащего меня в объятиях.

Я улыбаюсь ему.

Сегодня он потратил на мой макияж гораздо меньше времени. Его рука словно инстинктивно угадывала контуры моей души на коже, и ему оставалось лишь нанести краски. Закончив свое творение, он долго любовался им, потом скользнул на кушетку, за мою спину, положил мою голову к себе на колени и стал смотреть на меня сверху. Он ласкал мне плечи, делая на них рисунки и стирая образы прошлого. Я отдалась в его власть, глядя в его перевернутые глаза. Если бы произошло землетрясение, если бы небо упало на столицу, если бы сутенерша закричала в коридоре, что начался пожар, — ничто не заставило бы меня пошевелиться. Моя душа, мое лицо нашли свое место в футляре из его тела.

— Ты красивая, — нежно шепчет он на своем языке, погружая свои волшебные пальцы в водопад моих волос. — Я так хотел бы, чтобы все смогли увидеть твое настоящее лицо.

Я вспоминаю Ньям, дрожь, охватившую ее в тот момент, когда она увидела, что я, даже упав на землю, в грязь, нисколько не оробела. Я вспоминаю жар, гнев, охватившие меня и породившие мои слова. И ее торопливый уход, так похожий на бегство.

Я уже не просто похожа на Докмай, у меня появились ее ум, ее гордость, ее душа. Фаранг и его пальцы завершили преображение. Скоро я стану такой же сильной, как Нет.