Аврора Гитри - Татуированные души

— Да хватит там тереть. Мрамор давно чистый!

Я застываю, осознав, что уже несколько минут так сильно скребу столешницу, что, возможно, уже поцарапал ее. Я наклоняюсь, чтобы проверить. Никаких следов. Я вздыхаю с облегчением.

— Хорошо. Ты хочешь работать у француза два раза в неделю после обеда? Да или нет?

— Да, — отвечаю я без колебаний, изумляясь своей наглости.

— Ладно, очень хорошо. Тогда уберись в спальне и отправляйся туда. Ужин не готовь. Я сегодня в городе поем.

Я слышу нотку возбуждения в его голосе. Я понимаю, что он будет ужинать с женщиной. С женщиной, которую станет искать и найдет этой ночью. Он найдет другую женщину, с другим запахом, который рассеет аромат, пропитавший его спальню. Он найдет ночную богиню, которая проскользнет под его простыни и заменит мою подругу.

— Да перестань ты суетиться! На полках все в совершенном порядке!

Пауза.

— Хорошо. Мне пора идти. Сегодня вечером мы, наверное, не увидимся. Значит, до завтра? — бросает он.

Я слышу, как он поднимается.

— Да, сударь.

Я ответил быстро. Быть может, слишком быстро. Я не слышу стука шагов по плиткам пола, он еще здесь. Только бы он не подошел.

— Прекрасно… Хорошего тебе дня, Пхон, — говорит он со вздохом и наконец покидает кухню.

— Вам тоже, сударь.

Я колеблюсь перед тем, как выйти от Джонса и отправиться к французу. Слева от меня мерцает зеркало. Надо ли подойти к нему, чтобы понять в каком состоянии мое лицо? Рассмотреть следы побоев брата и определить, поверит ли мой новый хозяин в несчастный случай? Старуха и Джай не выказали никаких признаков удивления, когда я зашел к ним утром. Значит, все не так страшно. Тем не менее я бросаю взгляд на улицу перед тем, как выйти из дома. Я хочу убедиться в том, что поблизости нет Ньян. Я знаю, что она-то моим небылицам не поверит.

Но кемпаунд безлюден. Покой нарушает только шелест листьев над бассейном. Я обуваю шлепки и, стараясь производить как можно меньше шума, волочу хромую ногу сначала по асфальту, а потом по гравию. Я пытаюсь не привлекать ничьего внимания. Остаться незамеченным.

Еще несколько шагов, и я наконец у дома француза. Поднимая руку к звонку, я пытаюсь стереть с лица страдальческую гримасу. Я заранее радуюсь тому, что смогу убирать этот дом, смогу задерживаться в таинственной галерее портретов, смогу выразить свою благодарность человеку, который меня избрал.

— Пхон… я…

Оливье появляется передо мной с улыбкой, которая медленно исчезает. Он умолкает. Я пытаюсь понять выражение этого лица, которое едва знаю. Морщина, пролегшая между бровей, полуоткрывшиеся губы, ямочка под левой скулой. Несмотря на гримасу, он кажется мне красивым.

— Боже, Пхон! Кто с тобой это сделал? — спрашивает он, подходя. Его руки собираются дотронуться до моих изуродованных черт.

Я отступаю. Мне стыдно. Я не хочу, чтобы его пальцы, умеющие читать в душах, проникали в мой ад.

— Никто… Пустяки.

Я вдруг забыл историю, которую тщательно подготовил, убирая спальню Джонса. Я боюсь вызвать жалость.

— Никто? Пустяки? — повторяет он с явным недоверием. — Но этого нельзя так оставлять. Входи.

Я слушаюсь и разуваюсь. Снимая правый шлепанец, я подавляю стон и быстро закрываю глаза, чтобы справиться с болью. Господин Оливье подхватывает меня сильной рукой.

Едва почувствовав прикосновение его кожи к своей, я теряю равновесие. Видя, что я шатаюсь, фаранг закидывает мою руку себе за шею и, словно по воздуху, переносит в меня в гостиную. Он поднимает меня без малейшего усилия, так же легко, как брат, когда отшвыривает подальше от своей желтолицей дамы. Когда Оливье укладывает меня на диван, я боюсь потерять сознание.

Во мне бушуют противоречивые чувства, по телу бегут мурашки. Я не должен лежать здесь, на его диване, но я благодарен французу. Я стыжусь своей грязной майки, которая может испачкать кожаные подушки, и я радуюсь, что это его не испугало. Один внутренний голос говорит мне, что нужно проявить смирение и начать работать, чтобы понравиться французу, чтобы не потерять место. Другой, незнакомый, приказывает воспользоваться его благородством и отдохнуть. Я решаю слушать первый, наиболее мудрый голос, который сопровождает меня всю жизнь.

— Лежи спокойно. Я вызову врача.

— Нет!

Все, что угодно, только не это. Новость облетит кемпаунд с той же скоростью, с какой муссон образует ручьи. Джонс узнает, что я в первый же день бил баклуши и уволит меня. Затем он посоветует французу сделать то же самое, если тот не хочет иметь в услужении хромого ублюдка. И я останусь один на один с братом и Тьямом, его новым собутыльником, моим новым палачом…