Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

— Я бы предпочел, с вашего разрешения, обсудить их проступок на общем собрании взвода. Так сказать, коллективное воспитание.

— Согласен. — Юрген пытается разглядеть в темноте лицо Глезера и после паузы тихо добавляет: — Не мешало бы нам как-нибудь встретиться за кружкой пива и потолковать, а то все служба да служба.

— За мной дело не станет, — отвечает старшина.

— Хорошо. Я пошел к Рошалю.

На собрании командир взвода и командиры отделений старались, как могли, вскрыть недостойное поведение провинившихся, пагубные последствия, к которым оно приводит, но серьезного разговора все же не получилось. Цвайкант и Мосс заметили настроение товарищей и разыграли роль кающихся грешников. Философ произнес целую речь, осветив «психологические и идеологические стороны своего проступка», а Мосс прямо заявил: мол, свалял дурака, о чем тут долго рассуждать? Дайте по шапке, и дело с концом.

Дважды Юрген и командиры отделений пытались направить обсуждение в нужное русло, но в тот вечер на взвод словно легкомыслие напало. Задолго до окончания собрания один из солдат предложил ограничиться порицанием. На том и порешили.

Юрген вглядывается в лица — большинство солдат довольны исходом. Только Рошаль неодобрительно покачивает головой, лицо же Майерса ничего не выражает.

У выхода Юрген задерживает сержанта Рошаля:

— Вы не согласны с решением?

— Не согласен. В общем, сегодня мы стреляли мимо цели. Никакого коллективного воспитания не получилось. Провели дежурное мероприятие, не более. Мне кажется, ни один из них не осознал всю тяжесть своего проступка.

— Вы считаете, их следовало наказать в дисциплинарном порядке?

— Речь не о мере наказания. По-видимому, мы ошиблись в самом подходе…

Возвратившись в комнату, Рошаль спрашивает:

— Ну как, довольны?

Вагнер говорит, что нет, остальные отмалчиваются.

— Если разрешите, я попытаюсь осветить этот вопрос, — начинает Цвайкант.

— Нет, не разрешу! Я не собираюсь оспаривать мнение коллектива… Но запомните: если подобное повторится, тогда уже я сам освещу этот вопрос. Освещу в соответствии с Дисциплинарным уставом. А теперь спокойной ночи.

Когда в роте появляется Марион Эш, Рошаль сразу догадывается, почему у лейтенанта в последние дни светились глаза и на взводном собрании он был настроен так миролюбиво. Она не кажется Рошалю необычайно красивой, но одно ее качество он подмечает сразу же: эта женщина умеет быстро подчинять всех своему влиянию. Всех, в том числе и лейтенанта.

Нет, она вовсе не командует им. Это выражается в другом — в том, как он идет рядом с ней, как разговаривает и как она отвечает на его вопросы, в том, как она руководит фоторепортером, который одновременно водит машину.

Гюнтер Рошаль вспоминает свою жену Грит, воспитательницу детского сада, с которой он познакомился в дискотеке молодежного клуба…

Он обратил на нее внимание сразу же, еще у входа в зал, где она проверяла входные билеты. Потом наблюдал за ней во время танцев. Она была в черном пуловере и черных плотно облегающих брюках. И одежда, и иссиня-черные волосы подчеркивали матовую белизну ее кожи. Она нравилась ему все больше. Он пригласил Грит на танец и убедился, что ее глаза умеют лукаво смеяться. Позже он вызвался проводить ее, но она отказалась:

— Спасибо, сама дойду.

— Ты не прочь встретиться снова?

— Приходи в клуб. Я бываю здесь часто.

Как-то он пригласил ее в театр — она согласилась. А потом они бывали на концертах, ходили на выставки, в кино, где обычно садились в последний ряд. Но чаще всего ходили на танцы.

Летом они решили выехать на несколько дней за город, пожить в палатке. Небольшой мотороллер и такая же небольшая палатка, где места хватало только для двоих. Там Грит и стала его женой, а загс и свадьба явились простой формальностью.

Весной пришла повестка.

— Знаешь, — сознался он, — на комиссии по освидетельствованию я добровольно вызвался прослужить три года. Тогда я и представления не имел о тебе.

— И что же ты собираешься делать?

— Ах, Грит! Три года…

— Мы обещали никогда ни в чем не упрекать друг друга…

— Но мы также обещали все важные вопросы решать вместе, — возразил он.

Грит улыбнулась ни радостно, ни грустно:

— За три года у меня отрастут три длинных седых волоса. Когда вернешься, я их срежу.

В то время как он паковал чемодан, Грит пыталась шутить, но в глазах у нее стояли слезы.

— Прости, ничего не могу с собой поделать…