Карл Вурцбергер - Прежде чем увянут листья

Юпп отрицательно качает головой — медленно, задумчиво и немного грустно.

— Ты что же, предпочитаешь жалобы и причитания?

— Чтобы я жаловался? Ты просто не понял меня. Мне грустно, что жизнь близится к концу. Есть умники, которые говорят: «Какой смысл грустить?» Но это люди, которые никогда не жили по-настоящему, а может, и не знают толком, что такое жизнь…

Юпп поднимается, достает из шкафа бутылку и рюмки. Юрген пробует отказаться, но старик и слышать ничего не хочет. Он наливает рюмку, пододвигает и приказывает:

— Выпей! Вы, молодежь, хмелеете от одного только вида бутылки. Ты о Бате слышал?

— Конечно!

— Тогда должен знать, какой это был славный парень. Меня как раз избрали председателем. Бывало, принимали мы с ним крепко, но он — ни в одном глазу. Твое здоровье!

— И твое! — отвечает Юрген. — Ты первый, от кого я слышу такое про Батю. До сих пор все говорили о нем с почтительным уважением, как о человеке, которому при жизни можно было ставить памятник.

Юпп отмахивается:

— Что значит — памятник? Он твердо стоял на земле. Кто так живет, тому памятники не нужны…

Юрген смотрит на часы:

— Ну, мне пора.

— Передать ей что-нибудь?

— Нет, не надо.

В дверях Юрген неожиданно сталкивается с Ингрид. Она бросается ему на шею, целует и спрашивает:

— Почему не приходил все эти дни? — Она улавливает легкий запах алкоголя, исходящий от него: — А теперь явился…

Упрек обижает его.

— Вовсе не «явился»! И вообще…

Ингрид смеется и берет его руки в свои:

— Ну, ладно-ладно! Поднимешься ко мне?

Он отводит взгляд и качает головой.

— Ну а на репетицию-то завтра придешь?

— Если что-нибудь не помешает.

— Тогда спокойной ночи. — И она легко касается губами его губ.

А Юрген уходит — неуступчивый, недовольный собой.

На следующий день Юрген и Ингрид после репетиции отправляются к реке. Они идут вдоль берега. Там, где поток, образуя водовороты, омывает торчащие из воды камни, танцуют отсветы полоски заката, протянувшейся по всему горизонту. Ингрид спускается к воде и садится на ствол ивы.

— Хорошо воде, у нее никаких проблем, — говорит девушка тихо после долгого молчания. — Течет себе, испаряется, выпадает дождем на землю и опять течет…

— Чтобы судить об этом, надо, пожалуй, стать каплей воды.

Ингрид устремляет взор в речную даль:

— Ты знаешь, почему сегодня двое учеников не явились на репетицию?

— Ты уходишь куда-то в сторону…

— Наоборот, я задаю наводящий вопрос. Так знаешь?

— Откуда мне знать! Они же мне не говорили.

— Мне тоже. Но говорили другие.

— И что же они говорили?

Ингрид, согнувшись, прячет лицо в колени.

— Мой директор, коллега по работе, не очень расположенная ко мне, и еще несколько человек сказали, что родители не хотят, чтобы их дети находились под влиянием людей, не способных упорядочить свою личную жизнь. В деревне, мол, говорят, что лейтенанту мало одной женщины, вот он и завел себе учительницу, а та вешается ему на шею, хоть и знает, что у него есть другая…

— И это сказал твой директор?

— Об этом в деревне шепчутся многие. Герман Шперлинг просто честнее других и высказал все вслух.

— Проклятые ханжи! — восклицает Юрген и вскакивает, засовывая руки в карманы. — Все им надо вывалять в грязи независимо от того, касается это их или нет… А ты? Что думаешь ты?

— Я люблю тебя, — тихо отвечает она. — Но…

— Что «но»?

— Сядь, пожалуйста, — просит Ингрид. — Мне не хочется разговаривать, глядя на тебя снизу вверх… Я люблю тебя, хотя знаю, что есть та, другая. Вот я и жду, когда ты примешь решение. Я не торопила бы тебя, но жить в вечном ожидании не могу, да и не хочу. И заговорила я об этом не потому, что боюсь ханжей. У меня есть любовь, но есть и гордость…

Юрген сидит рядом, смотрит в воду, бурлящую на камнях.

— Но ведь все решено, — говорит он наконец. — Почему же ты меня мучаешь? Почему все вы меня мучаете? Я же не камень бесчувственный. И если ты считаешь, что мне просто недостаточно одной женщины, что я…

— Если бы я так думала, я бы никогда не полюбила тебя. Может, и посидела бы рядом, вот как сейчас, и только. — Она распрямляется и задает вопрос: — Или ты думаешь иначе? Не обманулась ли я в тебе? Может, ты смотришь на наши отношения как на обыкновенную интрижку? Если это так, скажи, Юрген, немедленно скажи!

— Ингрид…

— Так почему же тогда ты не приходишь? Почему я должна страдать в одиночестве?

— Потому… потому что… Разве ты сама не понимаешь, черт побери? Что ты допрашиваешь меня, ведь ты знаешь, где я был?!