Михаил Меньшиков - Письма к ближним

– Почему химера? – опять заспорил художник. Ведь воздух – океан азота, углекислоты, водорода. Все составные части пищи плавают в воздухе, и в количестве безграничном. Стоит найти секрет соединить их.

– Оставь, оставь! – страдальчески простонал дядя. – Что ж из того, что кругом азот? Ведь прямо из воздуха ты не укусишь этих белков и углеводов? Ась? Не укусишь ведь? Потребуются, стало быть, машины для превращения этих газов в нечто съедобное? Потребуется примесь минеральных солей и все прочее? Ну-с, так я тебе скажу, что нечего твоим англичанам ломать голову, все эти машины давно придуманы и уже действуют.

– Как так?

– Они придуманы миллионы лет тому назад самим Создателем. Эти машины для выделения хлеба из воздуха – наши злаки и другие питательные растения. Неужели тебе нужно это объяснять? Вот эта рожь, овес, гречиха, горох – ведь они и есть аппараты, и как раз для добывания белков и углеводов, только естественных, а не искусственных каких-то. Эти машины действуют с тех пор, как мир стоит, – уход за ними очень прост и доступен всем, – не англичанам только, а хотя бы неграм или патагонцам. Что же еще сочинять и зачем?

– Сравнение счастливое, – сказал я, – но, однако, за целые тысячелетия обладания этими естественными «машинами» – вот этой рожью, овсом, горохом – народ не обеспечил себя от голодовок.

– Так! Но почему не обеспечил? Поймите же вы, ради Бога, что если эти природные, Богом созданные машины не выручили мужика, то не выручат его и искусственные. Англичане отобрали землю у ирландцев, – но если они отберут у ирландцев и твои искусственные машины – что будет толку? А кто поручится за почтенных ландлордов, что они не сделают этого?

– Но если бы добиться того, – возразил я, – чтобы машины для добывания белков были общедоступными, чтобы отнять их было нельзя?..

– Да уж чего общедоступнее – рожь, гречиха. А я тебе говорю, что все это вздор и кощунство перед Творцом. Прежде чем мечтать о фабричном хлебе, нужно убедиться, хорошо ли мы использовали древний, естественный способ земледелия. Потому что, ведь если исковеркать твои стальные машины, если лишить их условий работы, – вряд ли они дадут тебе хоть корку хлеба, даже протеинового… Друзья мои, взгляните же на дело хоть раз в жизни просто, без этих вычур. Жизнь на земле – не со вчерашнего дня, и она имеет вечные, превосходные способы обеспечения, легкие, всем доступные. Ты кладешь в почву зерно и через известное время снимаешь – смотря по искусству твоему – десять, двадцать, сто, тысячу зерен. Нам дан готовый, непостижимо таинственный, прямо волшебный механизм – простое зерно, – только поставьте его в необходимые условия работы, и он начнет действовать. Дайте ему, сколько нужно, влаги, тепла, света, минеральных солей, воздуха – и он сам из всего этого, как химический прибор, приготовит вам пищу. Конечно, к зерну нужны известные прикосновения, но ведь и к талисману в сказке нужно было прикоснуться. И Аладдинова лампа, и волшебное кольцо, и шапка-невидимка были ни к чему, если не трогать их. В зерне мы имеем поистине магическое орудие жизни, кусочек материи, в который Господь вдохнул способность кормить нас. Не ясно ли, что основной вопрос человеческого рода в том лишь, чтобы у каждого были в распоряжении вот эти маленькие механизмы и необходимые условия для их работы, т. е. нужное количество почвы, влаги, воздуха, света. Из этих условий последние, т. е. влага, воздух, свет, у нас общие, всем более или менее доступные. Стало быть, весь вопрос в почве. Ее хватило бы на всех, но она не свободна, как другие стихии. Она запутана, отягощена правами и обязательствами, связана, часто парализована. Ни мужик, ни большинство помещиков не умеют и не могут дать полный ход этой чудной машине, зерно работает у них вяло и часто совсем бездействует. Смотрите, какие поганые овсы, – это у сукинских мужиков. Деревня лежит между двух озер, рыбы сколько угодно, кругом леса, положение прямо райское, а у трех дворов одна курица осталась. Все оттого, что корень нашего существования – зерно хлеба – у них не обеспечено, не сосет землю, а гниет в ней. Мужик до невероятного безобразия в нашем краю испакостился, опаршивел. Он пьяница, и вор, и глубокий невежда, и несчастный из несчастных. Дайте ему теперь протеиновую машину – он пропьет ее или заложит у булыни, как пропивает он землю и зерно, не умея соединить их прочно.

– Что же, по-вашему, нужно? – спросил художник.

– А уж один Бог знает что. Я ведь не химик, ничего не предлагаю. Я деревенский житель и чувствую, может быть оттого, что люблю землю всем сердцем, – чувствую горько и больно, что земля обижена, что с нею поступают неблагородно, не по-божески. Ее теребят и рвут из нее, не дают ей жизни. Как сильная корова заливает молоком теленка, земля могла бы дать такое обилие пищи человеку, что он мог бы захлебнуться у груди ее. Но для этого нужно, чтобы ее не тревожили, не изнуряли. Я еду теперь по земле моих предков, и мне жаль глядеть на нее. Если бы от меня зависело – я всей земле дал бы волю. Какую волю – я плохо сознаю, но чувствую, что она в ней нуждается. Надо повернуть ее как-нибудь так, чтобы она служила человеку так же вольно, непринужденно, могущественно, как остальные стихии – вода, свет, воздух. В этом основной вопрос народный, а ты уповаешь на какую-то протеиновую машину.