Элизабет Арним - Колдовской апрель

Роуз тесно обхватила руками колени. Как страстно она желала снова быть важной, нужной для кого-то – нужной не для выступлений, значимой не как участница организации, а нужной в частном порядке, только для одного человека, чтобы никто об этом не знал и никто этого больше не видел. Разве так много она просит у мира, в котором столько людей, чтобы один из всех этих миллионов был только с ней? Тот, кому нужна только одна, кто думает только об одной, кто рвется быть только с одной – о, как неистово одна такая жаждет быть одной-единственной!

Все утро она просидела под сосной у моря. Никто к ней не приходил. Тянулись часы, медленно, они казались такими длинными. Но она не пойдет назад до ланча, она даст телеграмме время…

В этот день Скрэп, поддавшись на уговоры Лотти и решив, что, наверное, она уже достаточно насиделась, покинула кресло и подушечки и отправилась с Лотти и сэндвичами до вечера в горы. Мистер Уилкинс вознамерился было пойти с ними, но леди Каролина посоветовала ему остаться и скрасить одиночество миссис Фишер, каковое он и скрашивал до одиннадцати, после чего отправился на поиски миссис Арбатнот, дабы скрасить и ее одиночество, по справедливости разделив свои усилия между двумя одинокими леди, однако, отирая потный лоб, вернулся к миссис Фишер, поскольку на этот раз миссис Арбатнот спряталась успешно. Войдя в дом, он увидел телеграмму, и пожалел, что не увидел ее раньше.

– Следует ли нам ее вскрыть? – спросил он у миссис Фишер.

– Нет, – ответила миссис Фишер.

– Но вдруг требуется срочно ответить?

– Я не одобряю злонамеренное вскрытие чужой корреспонденции.

– Злонамеренное вскрытие? Моя дорогая леди…

Мистер Уилкинс был шокирован. Ну и слова! «Злонамеренное вскрытие»! Он высоко ценил миссис Фишер, но порой с ней бывало трудновато. Он ей нравился, в этом он был уверен, и она была на верном пути к тому, чтобы стать его клиенткой, но он опасался, что она окажется клиенткой строптивой и себе на уме. Она точно была себе на уме, потому что, несмотря на все его искусное обхождение и сочувствие в течение целой недели, она даже намеком не дала ему понять, что именно ее так очевидно беспокоило.

– Бедная старушенция, – сказала Лотти, когда он спросил, не знает ли она, что гнетет миссис Фишер. – У нее нет любви.

– Любви? – переспросил шокированный мистер Уилкинс. – Но, моя дорогая, в ее-то возрасте…

– Любви вообще, – ответила Лотти.

Этим же утром он осведомился у жены, потому что теперь интересовался ее мнением и уважал его, не может ли она объяснить ему, что происходит с миссис Арбатнот, ведь та, несмотря на все его усилия, оставалась все такой же отстраненной и закрытой.

– Ей нужен ее муж, – сказала Лотти.

– Ах! – воскликнул мистер Уилкинс, увидев в совершенно новом свете скромную меланхолию миссис Арбатнот. – Очень разумно.

И Лотти, улыбаясь, сказала:

– Некоторые скучают по мужьям.

И мистер Уилкинс, улыбаясь, сказал:

– Неужели некоторые скучают?

И Лотти, улыбаясь, сказала:

– Еще как.

И мистер Уилкинс, весьма удовлетворенный ее ответом, потрепал ее за ушко, хотя было рано и время для ласк еще не приспело.

Незадолго до половины первого Роуз медленно прошла через колоннаду и начала подниматься по каменным ступенькам, с обеих сторон которых теперь, вместо отцветших барвинков, цвели пышные кусты камелий. Невероятные цветы – розовые, белые, красные, в полосочку – она трогала и нюхала их один за другим, стараясь оттянуть неизбежный момент разочарования. Пока она своими глазами не увидит стол в холле, на котором кроме вазы с цветами ничего нет, она еще может надеяться, еще может с радостью представлять, как лежит на этом столе, ожидая ее, телеграмма. Но камелии не пахнут, как сообщил ей мистер Уилкинс, стоявший в дверях и о ботанике также знавший ровно то, что знать необходимо.

Она вздрогнула от звука его голоса и посмотрела наверх.

– А вам телеграмма, – сказал мистер Уилкинс. – Я вас искал повсюду, но тщетно…

Ну конечно. Она знала. Она все время была в этом уверена. Яркая, сверкающая молодость вспыхнула в ту же секунду в Роуз. Она взлетела по ступенькам, раскрасневшаяся, как камелия, которой только что касалась, и оказалась в холле и открыла телеграмму еще до того, как мистер Уилкинс закончил фразу. Да, такое порой бывает… А ведь казалось, что… Ну да, она и Фредерик… Они будут снова… Снова… Наконец-то…

– Надеюсь, никаких дурных вестей? – поинтересовался последовавший за ней мистер Уилкинс, потому что она, прочитав телеграмму, стояла, уставившись в нее, и медленно бледнела. Любопытно было наблюдать за ее лицом.