Элизабет Арним - Колдовской апрель

Но то, что предложил мистер Уилкинс, было гораздо лучше. Действительно, весьма незаурядный мужчина. Что ни говорите, а более подходящего и приятного компаньона, чем интеллигентный и не слишком молодой мужчина, и быть не может. А когда она встала, поскольку дело, ради которого она приходила, было улажено, и объявила, что хотела бы прогуляться перед ланчем, мистер Уилкинс не остался при леди Каролине, как, увы, поступило бы большинство известных ей мужчин, а попросил дозволения сопровождать ее на прогулке; совершенно очевидно, что он предпочитал интересную беседу хорошеньким личикам. Разумный, приятный в общении мужчина. Умный, начитанный мужчина. Светский мужчина. Мужчина. Она была искренне рада, что не написала Кейт накануне. Зачем ей Кейт? У нее нашлось куда более приятное общество.

Но на самом деле мистер Уилкинс отправился с миссис Фишер вовсе не ради бесед, а потому что, встав, когда встала она, и намереваясь с нею раскланяться, он увидел, что леди Каролина вновь водрузила ноги на парапет и, заново откинувшись на подушечки, закрыла глаза.

Дочь Дройтвичей пожелали почивать.

И кто он такой, чтобы мешать ей?

Наступила вторая неделя, и началась она в гармонии. Приезд мистера Уилкинса, которого так опасались трое, а четвертая не боялась только потому, что свято верила в силу Сан-Сальваторе, гармонии не только не нарушил, но даже укрепил ее. Мистер Уилкинс вписался в компанию. Он был решительно настроен на то, чтобы угодить всем, и угодил. Он был весьма любезен с женой – не только на публике, к этому-то она привыкла, но и наедине, значит, хотел быть любезным, а то не был бы. А он действительно хотел. Он был ей так обязан, так был доволен, что она познакомила его с леди Каролиной, что действительно испытывал к ней теплые чувства. Испытывал он также и гордость – оказывается, в ней крылось нечто большее, нежели он предполагал, если леди Каролина так сблизилась с ней и была с ней так ласкова. Чем больше он относился к ней, как если бы она действительно была милой, тем больше раскрывалась Лотти и становилась все милее, и тогда он, тронутый ее превращениями, в свою очередь сам становился милее; так оно и шло по кругу – не порочному, а, напротив, весьма добродетельному.

Меллерш даже нежничал с ней – так, как он представлял себе этот процесс. По природе он был человеком холодным, и нежностей от него было не дождаться, но, как полагала Лотти, Сан-Сальваторе оказал на него такое невероятное влияние, что на этой второй неделе он порою трепал ее за оба ушка, а не за одно, и Лотти, потрясенная таким стремительным развитием привязанности, думала: если все продолжится в том же темпе, что он будет делать на третьей неделе, когда запас ушей у нее истощится?

Он был особенно мил во всем, что касалось умывальника, и искренне стремился занимать как можно меньше места в их маленькой спальне. В ответном порыве Лотти стремилась не крутиться у него под ногами, и спальня стала полем combat de générosité [27] combat de générosité ( франц. ) – состязание в благородстве. , где каждый из соревнующихся был все более и более восхищен противником. Он больше не пытался принять ванну, хотя там все починили, но каждое утро, проснувшись, сразу спускался к морю и, несмотря на прохладные ночи, из-за чего вода по утрам была холодной, окунался, как и следует делать настоящему мужчине, и приходил к завтраку, потирая руки и будучи готовым, как он сообщал миссис Фишер, ко всему на свете.

Убежденность Лотти в том, что противиться райской атмосфере Сан-Сальваторе никак невозможно, получила совершенно очевидное тому доказательство, поскольку мистер Уилкинс, которого Роуз знала как человека недоброго, а Скрэп представляла холодным, изменился до такой степени, что и Роуз, и Скрэп начали думать, что, наверное, в уверениях Лотти о том, что Сан-Сальваторе оказывает смягчающее действие на характер, все-таки что-то есть.

Они были тем более склонны с нею согласиться, потому что тоже чувствовали это воздействие на себе. На этой второй неделе для них обеих словно что-то прояснилось: для Скрэп – ее мысли, которые стали более приятными, более благожелательными по отношению к родителям и друзьям, с проблесками понимания того, какие невероятные преимущества получила она из рук – чего? судьбы? провидения? Ну, в общем, из рук чего-то такого, и как дурно она использовала эти преимущества, отказываясь быть счастливой. А Роуз, чья душа томилась от жажды, пришла к заключению, что просто жаждать не имеет смысла и что она должна либо прекратить жаждать, либо дать своим чувствам шанс – пусть и призрачный, но все-таки шанс – утолиться, написав Фредерику и попросив его приехать.