Иван Беркутов - Собибор. Восстание в лагере смерти

– Ну, как прошло?

– Замечательно! – отвечал Шубаев. – На, возьми.

И протянул командиру два пистолета.

– Это Берга и Хельма, – объяснил он. – Начало положено! Теперь, даже если кто-то раздумает, захочет отыграть назад, то уже поздно.

– Да, назад дороги нет, – кивнул Печерский. – Спасибо тебе, Калимали.

Он крепко обнял горца, и они расцеловались. Они оба понимали, что означает эта минута…

– Ну, я побежал, – сказал Шубаев. – Скоро должен Вульф прийти.

– Беги, беги, – сказал Печерский. – Как держались остальные ребята?

– Юзеф просто молодец, – отвечал Шубаев. – Его прямо не узнать. И Тойви тоже все делает, как надо.

И он поспешил вернуться в мастерскую. Он сделал это вовремя – Тойви уже провожал к ним Генриха Вульфа. Тот, как и Берг, ехал верхом. Услужливый Юзеф встретил его на крыльце:

– Вот, только для вас, господин офицер! Дорогая кожаная вещь, только что из Парижа!

Глядя на Юзефа, никак нельзя было представить, что он уже дважды за сегодняшний день примерял эту «дорогую вещь из Парижа» на своих врагов и обоих уничтожил. Минута слабости у Юзефа прошла, он снова был готов к бою.

– Прямо из Парижа? – уточнил Вульф.

Он слез с лошади, кинул Тойви уздечку и вошел в барак. Первый вопрос, который он задал, был такой же, как у Хельма:

– А у Вагнера есть такой?

Каждому из них хотелось выделиться перед сослуживцами, показаться значительней, круче. В этом был смысл их жизни.

Тойви проследил, как эсэсовец скрылся в мастерской, и стал ждать. Через несколько минут изнутри послышался сдавленный крик, звук удара… Еще крик… И все стихло. Вот и третий готов! Тойви просто распирало от гордости. Чувство достоинства, которое эсэсовцы так старательно в нем вытаптывали, было полностью восстановлено.

Тойви взглянул на лошадь, которую держал. Он умел ездить верхом – в прежней, мирной жизни ему приходилось это делать. И он не смог преодолеть искушения. Сегодня все было не так, как в обычные дни! Так почему нельзя позволить себе и это удовольствие?

Он вскочил на лошадь, ударил ее пятками в бока – и помчался по территории лагеря! Он забыл, что это лагерь, забыл, что он еврей – то есть ничтожное, угнетенное существо, которое должно быть послушным…

Но тут кто-то схватил лошадь под уздцы. Тойви глянул – и обмер. Он увидел перед собой своего мучителя – обершарфюрера Зигфрида Гринхауса.

– С чего это ты сидишь на лошади Вульфа? – спросил немец.

– Господин офицер попросил прогулять его лошадь, пока он занят, – объяснил Тойви. – Чтобы не застаивалась…

– А с каких это пор ты слуга Вульфа? – Гринхаус начал сердиться. Он хотел быть монопольным распорядителем судьбы этого еврея!

Тойви тут же прикинулся испуганным и растерянным.

– Я вас искал… искал… – пролепетал он. – Хотел спросить приказаний… Вчера я был виноват… вы меня наказали…

– По-моему, тебе понравилось, когда я тебя наказывал, – сказал Гринхаус. – Или ты мне зубы заговариваешь?

– Нет, что вы, господин офицер! – воскликнул Тойви.

Чтобы выглядеть более униженно, он соскочил с лошади, склонился в поклоне.

– Я хотел показать вам новые сапоги! – сообщил он. – Новые, очень хорошие сапоги! Настоящий хром! Таких у нас в лагере еще не было! Только для вас! Идемте в сапожную мастерскую, там вас уже ждут…

Действительно, в сапожной мастерской Зигфрида Гринхауса давно ждали. Борис Цыбульский, который был там за старшего среди подпольщиков, прежде чем уйти во Второй лагерь, провел со своими товарищами, Аркадием и Якубом, занятие – как бить топором. Аркадий Вайспапир уверенно заявил, что он все знает. Но когда Цыбульский вышел, он поспешил спросить Якуба:

– Так скажи, какой стороной бить – острой или обухом?

– А я знаю? – отвечал Якуб. – Нашел специалиста по топорам…

Тут на крыльце послышались шаги, и в мастерскую вошли Гринхаус и Тойви. Аркадий, который не работал в сапожной мастерской, тут же отошел к табуретке, делая вид, что занят ее починкой. Однако эсэсовец его заметил.

– Эй, ты! – окликнул он. – Ты же вроде не отсюда? Что ты здесь делаешь?

Вайспапир от волнения не мог сказать ни слова. Гринхаус заметил испуг заключенного, но истолковал его по-своему.

– Знаешь, кто я? – спросил он, довольно ухмыляясь.

Все заключенные в лагере знали Гринхауса как одного из самых жестоких садистов.

– Знаешь и боишься?

Тут Аркадий наконец справился с волнением и дал заготовленный ответ:

– Капо Бжецкий велел мне починить эту табуретку.