Иван Беркутов - Собибор. Восстание в лагере смерти

Эти слова подействовали – Берг опустился на колени. Но все еще пытался командовать:

– Еврей, отдай оружие! Оно не для тебя! Не стреляй!

– Не буду, – пообещал Калимали. – Патроны надо беречь…

Быстро отложил пистолет, схватил топор и нанес новый удар – теперь уже лезвием. Берг рухнул на пол. Теперь он замолк навсегда. Труп задвинули под кровать, прикрыли тряпками. А за дверью уже слышались новые шаги – входил обершарфюрер Хельм. Но, пока он не вошел, Шубаев успел шепнуть Юзефу:

– Все-таки встал на колени, собака! И никакой арийской гордости! А ты молодцом, Юзеф!

Портной, который очень нуждался в этой похвале, расправил плечи, ответил:

– У меня были жена и четверо детей. Были…

Трудно описать ту перемену, которая произошла в эти минуты в душе тихого портного. Это кровавое, отвратительное дело – убийство человека – подействовало на него, словно очистительная гроза. Ему вдруг стало легче дышать. Ощущение невыносимой боли, утраты, с которым он жил последние месяцы, после того как узнал о гибели своей семьи, стало слабее. У Юзефа словно сил прибавилось. Он помог убить немца! Их, оказывается, можно убить! И Юзеф поверил в себя, в свои силы. Теперь он мог сражаться, мог смело смотреть в глаза врагу.

Это умение потребовалось ему незамедлительно – обершарфюрер Хельм, полный мужчина с брезгливым выражением лица, уже входил в мастерскую. С похмелья он был мрачнее и злее обычного.

Юзеф тут же склонился в поклоне чуть не до земли:

– Вот и вы, господин обершарфюрер! Вот, господин обершарфюрер, только для вас – кожаный редингот, дорогая вещь, из Парижа! Я его как раз почистил, подновил…

Хельм взглянул с интересом:

– А у Бекмана нет такого?

Юзеф глянул на него, как хороший, знающий себе цену портной на знакомого клиента:

– Что вы! Это штучная вещь! Оставил специально для вас…

– Для Бекмана хорошие кожаные вещи – это фетиш, – заметил немец.

Юзеф тут же сделал вид, что отнесся к его замечанию с повышенным вниманием, и спросил:

– Так мне что, предложить эту вещь господину Бекману?

Начальник лагерной охраны нахмурился:

– С какой стати? Я забираю этот редингот с собой.

И он собрался уходить. Нет, этого Юзеф не мог допустить! «Рано ты собрался, дружок, – подумал он. – Задержись у нас немного…» А вслух сказал:

– Погодите, господин обершарфюрер! Примерьте, а я подгоню. Пару выточек, чтобы эта вещь сидела как влитая на вашей фигуре. Всего пара выточек – и все просто попадают от восторга!

– Ну, пожалуй, только быстро, – согласился начальник охраны.

Юзеф почтительно взял его за плечи, развернул спиной к вешалке, как накануне разворачивал Берга. Подал немцу редингот, помог вдеть руки в рукава… И вдруг дернул Хельма на себя, опрокидывая его, лишая возможности сопротивляться. Юзеф больше не хотел играть только пассивную роль! Он хотел сам, своими руками убить кого-то из палачей своей семьи.

Шубаев выскочил из-за вешалки, взмахнул топором…

И тут произошло неожиданное. Обершарфюрер сумел увернуться. Он оказался ловким человеком, этот обершарфюрер Хельм. Он сбил с ног Шубаева – и тут же полез за пистолетом.

И тогда Юзеф выхватил топор у упавшего Шубаева и сам ударил немца. Ударил так, как учили – обухом. Хельм грузно свалился на лавку, а Юзеф продолжал бить – еще, и еще, и еще… Калимали начал отбирать у него топор, и тут Юзеф неожиданно вскочил и двинулся на товарища. Глаза у него были совершенно безумные.

Калимали с трудом вырвал топор у него из рук. Заметил:

– Это ты слишком, герой.

Из Юзефа внезапно словно выкачали весь воздух. Пошатываясь, он направился в угол барака, согнулся – и его вырвало. Эта кровь… ошметки мозга… это двойное убийство… Это было для него слишком…

Шубаев выглянул из мастерской – никого. Ему хотелось выполнить еще одно поручение Печерского – поскорее отнести руководителю восстания добытое в бою оружие. А заодно похвастаться хорошо выполненным заданием.

Он вытащил пистолет Хельма из кобуры, затолкал труп эсэсовца туда же, где был Берг – под нары. Взял второй пистолет, Берга, и сказал Юзефу:

– Я мигом, до столярной мастерской. Надо Сашу увидеть.

И побежал к столярке. Он испытывал удивительное ощущение: он передвигался по территории лагеря, будучи вооружен. Он шел не потому, что ему так приказали эсэсовцы, а потому, что его вела логика боя. Это было потрясающее ощущение!

В столярке был один Печерский. Увидев друга, он обрадовался. Спросил: