Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

На суде у старика Калуменоса не выдержали нервы. В заключительном слове, подавленный решимостью господ военных судей, он заявил, что признает себя виновным в измене. Но на полковника Симоса это впечатления не произвело, на Совет помилования — тоже. Не принят был во внимание и почтенный возраст подсудимого: Калуменосу было за шестьдесят. Никос понимал, что старику сейчас горько вдвойне, и не осуждал его: свое признание Калуменос сделал тогда, когда исход процесса был уже очевиден. Никос разговаривал с Калуменосом мягко и даже участливо. Он понимал, что умирать с больной совестью трудно, неимоверно трудно…

Дверь снова распахнулась, втолкнули Бациса.

— Все в сборе? — спросил он, вглядываясь в темноту.

— Тебя ждем, — ответил Калуменос.

— А этот… Илиас? Где этот сукин сын? Дайте мне к нему прикоснуться…

— И не надейся, — сказал Никос. — Его повезут на отдельной машине. В другую сторону.

Но он ошибся. Буквально в ту же минуту в машину, кряхтя, поднялся Аргириадис. Конвоиры задвинули за ним внутреннюю решетку, два солдата разместились в тамбуре, кто-то снаружи захлопнул дверь.

— Кто здесь? — громким шепотом спросил Аргириадис.

Ответом ему было молчание.

Машина тяжело покачнулась и тронулась с места. Аргириадис чуть не упал, потеряв равновесие, схватился за чье-то колено.

— Кто здесь? — хрипло повторил он.

— Все свои, кроме тебя, — сказал ему Бацис.

— Раз я с вами, значит, тоже свой, — сказал Аргириадис и, нашарив свободное место, сел.

— Не разговаривать! — крикнули из тамбура. — Тихо сидеть, сукины дети!

— Не шуми, парень, — сказал Калуменос. — Поздно на нас шуметь.

Машина, накренившись, резко свернула влево.

— Интересно, куда нас везут… — буркнул Аргириадис.

— Ты молчать можешь? — взорвался Бацис. — Отсядь от меня, ты, слышишь?

— Брезгуете, господа, — сказал Аргириадис и, тяжело дыша, заворочался в темноте. Должно быть, он сел на пол, потому что теперь голос его звучал снизу. — Все равно всем нам крышка.

— Конечно, крышка, — сказал Бацис. — Ты думаешь, в тебя прикажут не целить? Пристрелят, как собаку, ты им больше не нужен.

— Что, тесно вам там? — сказал один из солдат. — Сказано — тихо сидите. Скоро приедем.

Он поднял карабин и сквозь решетку ткнул Аргириадиса в спину прикладом. Тот охнул.

— Только слово скажи… — пригрозил конвойный.

Стало тихо. Лишь ревел мощный мотор, что-то побрякивало у правого борта, и явственно слышно было, как стучали зубы Аргириадиса. Должно быть, он понял после этого удара, что с ним не станут шутить, и если кто-то что-то ему обещал, то конвойный об этом знать не обязан.

Сначала Аргириадис сидел тихо, потом начал скулить, как будто у него болели зубы. После нового удара сквозь решетку он начал громко шептать слова молитвы. В этом ему не мешали.

— Часа через два рассветет, не раньше, — тихо сказал Димитриос Бацис. — Жаль, что умирать придется рядом с падалью.

Аргириадис зашевелился.

— Всю жизнь мной кто-нибудь да распоряжался, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Вот и я распорядился.

— Молодчина, — ответил Бацис. — Зачем же ты выбрал нас?

Аргириадис не отозвался.

— Я все думаю, — сказал Бацис, — зачем он все это сделал? Неужели только из страха?

— Брось, не ломай голову, — вмешался Никос, — сейчас это не имеет значения.

И машина остановилась.

Некоторое время было совсем тихо: даже Аргириадис перестал причитать и напрягся, прислушиваясь. Снаружи что-то шумело. То ли дождь, то ли ветер, то ли действительно морской прибой.

— Километров шесть проехали, — сказал Калуменос.

— Больше, — отозвался Бацис.

Снова умолкли. Снаружи послышались голоса. Потом кто-то ударил по железной стенке машины. И вдруг стало ясно, что отдаленный шум — не ветер, не дождь, не прибой, а приглушенный рокот нескольких автомобильных моторов.

Лязгнул наружный запор. Конвоиры задвигались, разминаясь, переставляя карабины. Дверь открылась, и в фургон хлынул холодноватый ветер, пахнущий сырой травой.

— Сидеть! — крикнул конвоир, когда Аргириадис задвигался, пытаясь повернуться.

Один за другим солдаты спрыгнули на землю. У Аргириадиса снова громко застучали зубы.

— О боже, — сказал Бацис, — скорей бы его пристрелили, меня тошнит от его присутствия.

— Послушай, парень, — сказал Никос Аргириадису. — Мы пошутили, тебя не убьют, тебе же обещали. Мы упадем, а ты останешься стоять. Это для газет, понял? Команда наверняка предупреждена, в тебя не станут целиться.