— Кому я сказал, воды! — повысив голос, повторил Никос. — Ты думаешь, тебе орден повесят, если она умрет?
Жандарм поспешно удалился. Через минуту к губам Урании поднесли стакан с водой, она судорожно глотнула и открыла глаза.
— У нее все тело в ожогах… — сказала Элли. — Следователь оказался садистом.
Никос встал.
— Господа журналисты! — сказал он по-гречески и тут же повторил по-английски: — Одна из подсудимых, молодая женщина, находится в полубессознательном состоянии. Это следствие пыток в асфалии. Я требую…
— Молчать, Белояннис! — закричал начальник охраны. — В отсутствие суда вы не имеете права делать какие-либо заявления.
И в это время у входа началась суета. Корреспонденты, сорвавшись с мест, бросились к дверям.
— Господа, господа! — офицер побежал по проходу, не видя еще, в чем дело. — Попрошу занять свои места!
В дверях, окруженный со всех сторон фоторепортерами, стоял корреспондент ТАСС Николай Гусев. Никос знал его со времени «процесса 93-х». Тогда они несколько раз беседовали во время перерывов, однако особого внимания прессы это не привлекло.
— Мне не совсем понятно, господа, — перепадав шум, сказал Гусев, — чем объясняется такое внимание к моей особе. Я не кинозвезда…
Его не слушали. Толпясь в проходе, репортеры спешили сделать как можно больше снимков. Вот Гусев пожимает плечами, вот предъявляет офицеру свой корреспондентский пропуск, идет по залу, остановился в поисках места, вот встретил взгляд Белоянниса, улыбнулся ему, сел, достал свой блокнот. Тогда его оставили в покое.
— Суд идет! — крикнул жандармский офицер, публика встала, и репортеры вернулись на свои места.
— Ну, чем тебе не вечерний сеанс? — сказал Никос Элли, вставая.
Наутро все правые газеты под общей шапкой «Процесс над коммунистическими шпионами» рядом с фотографией стоящего Белоянниса поместили фотографию Гусева с корреспондентским пропуском в руках. По замыслу, это должно было отбить у корреспондента ТАСС охоту посещать судебные заседания. Но в первый же перерыв Николай Гусев подошел к Белояннису, крепко пожал ему руку, заговорил. На этот раз блицев было значительно меньше: должно быть, репортеры экономили пленку для более острых минут.
— Ну, как там, в городе? — спросил, улыбаясь, Никос. — Памятник Байрону еще на месте?
— Пока стоит. Поклон вам от него.
Два-три газетчика, подобравшись поближе, с напряженным вниманием прислушивались к этому «чисто шпионскому» разговору. Им было невдомек, что о Байроне Гусев и Белояннис говорили еще на прошлом процессе. Никос сказал тогда, что, проезжая или проходя по Афинам, всегда останавливался у памятника Байрону — человеку, в котором он видел свой идеал. На это Гусев ответил, что в чем-то Никос и Байрон похожи, и удивился, увидев, что Белояннис сконфузился, как мальчишка. Тогда он обещал при первой же возможности передать Байрону поклон от Никоса и выразил надежду, что рано или поздно Никос придет на это место сам.
— Боюсь, что к этому времени памятник снесут, — шутя ответил Никос.
Сегодня даже в шутку Гусев не смог бы повторить свою фразу об этой надежде: намерения военного трибунала были слишком серьезны.
— Однако вы отчаянный храбрец, — заметил Никос. — Появиться в этом логове, да еще с демонстративной задержкой…
— У входа меня долго держали, — пояснил Гусев. — Боялись, что я пронесу с собой бомбу. А если серьезно — им очень не хочется, чтобы я здесь был. Поэтому я и пришел.
— Они вас постараются выкурить отсюда.
— Не выйдет.
— А как к вам отнеслась толпа у входа?
— Здесь, в Греции, я избалован вниманием. Привык… — с улыбкой сказал Гусев.
*
«Процесс 29-ти» стал для печати темой № 1, не уступавшей ни «событию века» — похоронам английского короля Георга VI, ни предполагаемому вступлению Греции в НАТО. Тема НАТО уже давно не сходила с первых полос правых газет. На все лады превозносились несметные богатства стран — членов Атлантического пакта, объединенная огневая мощь армий НАТО и прочие «мужские добродетели» этой организации, мурлыкались сладкие песни о духовной общности «атлантизма» и «эллинизма», а за всем этим мерцали надежды на то, что страны НАТО осыплют Грецию, как Данаю, золотым дождем капиталовложений, а там (кто знает?), быть может, возьмут на себя часть расходов по обороне. В конце концов, они ведь так богаты! Закидывались длинные удочки предположений, сколько, к примеру, может стоить выгодное географическое положение Греции, близость к Черному морю, а оттуда — к самому сердцу Советского Союза, расписывались прелести бухт и гаваней на бесчисленных островах, где могут найти убежище флоты чуть ли не всех стран мира. Проскальзывали и нотки ревности по отношению к Турции, которая обладала теми же стратегическими красотами, но отличалась много большей, чем Греция, стабильностью. Как может доказать свою стабильность правительство страны, у которой еще кровоточат раны гражданской войны? Твердостью, одной лишь твердостью, даже жестокостью, других доказательств нет. А вот как раз жестокости генералу Пластирасу и недоставало. Человек, способный пообещать, пусть даже не осуществить — пообещать генеральную амнистию коммунистам, не может быть кормчим страны в этот исторический час. Кто может поручиться, что в решающий момент, будучи уже принятым в число «атлантов», он не дрогнет под нажимом левых, не начнет лепетать о своей миссии «миротворца»? Дело оборачивалось так, что Пластирас, хочет он того или нет, должен представить НАТО доказательства своей антикоммунистической решимости, иначе «страна навсегда упустит свой исторический шанс».
Читать дальше