Валерий Алексеев - Улыбка навсегда - Повесть о Никосе Белояннисе

«…Где я нахожусь в ожидании смерти. Может быть, когда вы будете читать эти строки, меня уже не будет в живых. Я хотел бы, чтобы наша кровь содействовала умиротворению нашей многострадальной родины. К сожалению, произойдет обратное…»

Нет, поведение Ставроса сегодня поистине необычно. С утра он весь дрожал от злорадства, а сейчас, когда надзирателям наверняка уже известно, будет ли приведен приговор в исполнение, Ставрос угрюм и подавлен. Что это может означать? Стоп, стоп, никаких поспешных умозаключений. Вряд ли Ставрос станет предаваться унынию из-за отсрочки исполнения приговора. Это враг, и враг торжествующий. Он уверен и не скрывает этого, что на этот раз Никосу не уйти отсюда живым.

Димитриос Бацис, у которого была отличная память на имена, рассказал Никосу, что брат Ставроса был казнен андартесами за измену: он выдал немцам семью одного из партизан. После освобождения, чтобы отомстить за брата, Ставрос вступил в банду МАИ (так называемая «сельская группа самозащиты») и занялся поисками «убийц». Каким-то образом ему в руки попал список всех партизан, принимавших участие в казни. Отряд Ставроса схватил человека, оказавшегося однофамильцем одного из этих партизан, и Ставрос лично расправился с ним: вспорол ему живот и сунул туда все медали, полученные этим человеком за участие в Сопротивлении. Об этом в свое время писала газета «Ризоспастис»… Позднее отряды МАИ были включены в регулярную армию. По окончании военной службы Ставрос обрел спокойствие здесь, в отделении смертников, где его жажда мести удовлетворялась почти ежедневно.

«К сожалению, произойдет обратное: наша кровь не будет содействовать умиротворению, дружественному объединению народа. И это потому, что правые никогда не стремились к умиротворению…»

Никос отлично знал, к чему стремились правые: пытаясь избавиться от тяготеющего над ними обвинения в национальной измене, правые были одержимы комплексом боязни очевидцев и под видом кровной мести устраняли в первую очередь тех, кто был вправе обвинить их в измене.

За что, например, Пулидис мстил его семье и довел свою месть до конца? В 1948 году, в самый разгар гражданской войны, когда Никос в частях Демократической армии сражался на севере Греции и не мог защитить своих близких, Пулидис с Дюжиной полицейских ворвался в дом Белояннисов и, не найдя Елени (сестренка скрывалась у надежных людей), вывел на улицу своего старого соседа Георгиса и повел его через весь город с вывернутыми за спину руками — окровавленного, избитого, а Василики без памяти лежала в дверях до самого вечера, пока осмелевшие женщины из соседних домов не привели ее в чувство.

— Иди, иди, — подталкивал Георгиса в спину Пулидис, но старик и так шагал твердо, хотя двое полицейских, заломив ему за спину руки, заставляли его согнуться в три погибели. — Что же ты к сыну не сбежал в его шайку? Недвижимость было жалко бросить?

— Хотелось досмотреть, как ты до конца превратишься в зверя, — хрипло отвечал соседу Георгис.

В полицейском участке ему подсунули обращение к сыну с просьбой повиниться и добровольно сдаться властям.

— Не будет этого, — ответил Георгис. — Не таков мой сын, чтоб вы его взяли голыми руками.

Старик был выведен во двор, и там шестеро полицейских до смерти забили его ногами…

Через несколько месяцев в руки Пулидиса попала и Елени. Ее пытали, туго обматывая руки и ноги веревками, виток к витку, так что останавливалась кровь: заставляли подписать отречение от политических взглядов («дилоси»)… но Елени гордо отказалась. Туберкулез докончил дело в тюремной больнице…

Прости, отец, что твой Никос не сумел тебя защитить. Прости и ты, упрямая сестренка, несправедливая в своей правоте… Тогда, осенью сорок четвертого, ты была слишком нетерпелива, слишком торопила события. Твое место было на баррикадах, но время баррикад в Амальяде так и не пришло…

В своих партизанских странствованиях Никос нередко набредал на заброшенные виноградники. В то время это было не удивительно: 150 тысяч крестьян бежали, спасаясь от хитосов, в города, на каждые 45 жителей был один убитый, каждый десятый находился в тюрьме. Только грек, только житель Пелопоннеса может понять, что такое заброшенный виноградник… только у него защемит сердце при виде обрубленных лоз, затвердевшей, как камень, одичавшей земли. Птицы облетают такие места стороной, люди обходят, крестясь: или вымерла семья, или разбрелась по свету, исчезла… Говорят в народе: без оливковых деревьев даже виноградники кажутся сиротами. А если вырублено все: и оливы, и виноградные лозы?..