Дороти Паркер - Новеллы

Ну что такое гордость, если я не могу жить, не поговорив с ним? Такая гордость — глупая, ничтожная, мелочная. Настоящая истинная гордость в том, чтобы совсем не иметь гордости. Я говорю это не потому, что хочу позвонить ему. Нет. Это правда, я знаю, что это правда. Я хочу быть выше этого. Я хочу быть выше этого глупого мелкого чувства гордости.

Прошу тебя, боже, не позволяй мне звонить ему. Прошу тебя, не позволяй.

Не понимаю, при чем тут гордость? Это же такой пустяк! Зачем мне примешивать сюда гордость, зачем делать по этому поводу столько шуму? Возможно, я не поняла его. Возможно, он сказал, чтобы я ему позвонила в пять. «Позвони мне в пять, дорогая». Он прекрасно мог мне это сказать. Вполне возможно, что я его не расслышала. «Позвони мне в пять, дорогая». Я почти уверена, что он именно так и сказал. Боже, не позволяй мне говорить себе такие вещи. Вразуми меня, боже, вразуми.

Буду думать о чем-нибудь другом. Просто посижу спокойно. Если я выдержу. Если я выдержу. Может, я смогу почитать? Ах, все книги написаны о людях, которые любят друг друга преданно и нежно. Зачем они пишут об этом? Разве они не знают, что все это ложь, пустая ложь? Зачем же они все это пишут, ведь они знают, какую боль причиняет любовь? А будь они прокляты, прокляты, прокляты.

Я больше не буду так. Надо успокоиться. Чего я так волнуюсь? Ну, рассуди сама. Предположим, это просто какой-то знакомый. Предположим — какая-нибудь девушка. Тогда я звоню ей и спрашиваю: «Ну, что там с тобой стряслось?» Вот что бы я сказала и не придала бы этому никакого значения. Так неужели только из-за того, что я его люблю, я не могу держать себя непринужденно и естественно? Могу. Честное слово, могу. Я позвоню ему и буду разговаривать просто и весело. Вот увидишь, боже. О, не позволяй мне звонить ему. Не позволяй, не позволяй.

Боже, неужели ты в самом деле не сделаешь так, чтобы он мне позвонил? Неужели, боже? Неужели ты не сжалишься надо мной? Неужели? Я ведь не прошу тебя, чтобы он мне позвонил сию же минуту, нет, пусть он позвонит мне хоть немного погодя. Я буду считать до пятисот, медленно и без обмана. И если он за это время не позвонит, я позвоню ему сама. Позвоню во что бы то ни стало. Ну, пожалуйста, милый боже, милый добрый боже, отец наш небесный, пусть он позвонит мне прежде, чем я сосчитаю до пятисот. Прошу тебя. Пожалуйста.

Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять…

Молодой человек в новом синем костюме кончил устанавливать новенькие блестящие чемоданы в тесном купе пульмановского вагона. Поезд подбрасывало на поворотах, и он, раскачиваясь, мчался вперед, так что только чудом можно было сохранить равновесие, и удавалось это в весьма редких случаях; молодой человек с сосредоточенным видом подталкивал чемоданы, поднимал, переставлял и передвигал их с места на место.

Однако восемь минут — не маленький срок для того, чтобы установить два чемодана и картонку для шляп.

Откинувшись на жесткий зеленый плюш дивана, молодой человек уселся напротив девушки, одетой во все бежевое; вид у девушки был свежий, как у только что очищенного яйца. Ее шляпа, костюм, мех и перчатки топорщились и блестели новизной. К тонкой скользкой подошве ее бежевой туфли была приклеена продолговатая белая бумажка, с ценой, уплаченной за эту туфлю и ее пару, и названием магазина, где они были приобретены.

Девушка не отрываясь смотрела в окно вагона, упиваясь мелькавшими мимо огромными выцветшими рекламами, превозносившими такие из ряда вон выходящие явления, как треска без костей или металлические жалюзи, которые не могла разрушить никакая ржавчина. Когда молодой человек сел на диван, девушка вежливо отвернулась от окна, встретила его взгляд, изобразила на своем лице нечто вроде полуулыбки и уставилась поверх правого плеча молодого человека.

— Ну вот! — сказал молодой человек.

— Ну вот, — сказала девушка.

— Ну вот, — сказал он, — вот и все!

— Вот и все, — сказала она. — А разве нет?

— Я и говорю, что все, — сказал он. — Раз, два — и готово.

— Ну вот! — сказала она.

— Ну вот! — сказал он. — Как тебе нравится положение старой замужней леди?

— О, еще слишком рано меня об этом спрашивать. По крайней мере… Я хочу сказать… То есть мне кажется, господи, ведь мы женаты всего около трех часов, правда?