Вивьен Огилви - Невидимки за работой

— Ну и что же? — Порп чувствовал, что его вышучивают, но не мог сообразить, в чем тут соль.

Уэлтон вдруг стукнул кулаком по столу.

— А вот что. Может, оптовой скобяной торговлей именно так и надо руководить, а вот для фабрики литературы это не годится. Если приказчик в скобяной лавке сидит сложа руки, он действительно бездельничает. А писатель может сидеть сложа руки и закрыв глаза — и в это самое время он работает так же тяжело, как любой другой труженик. Так что не мешайте нашим парням работать по-своему. И ступайте, перемените манишку. Вы ее носите уже целую неделю, и она вся просалена.

Упоминание о манишке сразу лишило Порпа самообладания. Разглаживая ее пальцами, он стал пятиться к двери и быстро убрался.

— Терпеть не могу этого слизняка! — сказал Уэлтон.

— Это я уже приметил, — отозвался Халлес, и оба засмеялись. — А почему он здесь? Каким образом он затесался в вашу компанию?

— Гарстенг вынужден терпеть его — на этом настаивает Клигнанкорт. А почему? Не знаю. Никак я не мог докопаться до истинной причины. Мне думается, что Порп каким-то образом держит Клигнанкорта в руках — это помогло ему добыть себе тепленькое местечко, но доить нашего лорда ему не удастся.

— И мы действительно в какой-то мере подчинены Порпу?

— Вовсе нет. Он закупает для нас канцелярские принадлежности, следит, чтобы пишущие машинки были в исправности, и рассылает нашу стряпню по редакциям и издательствам. Вот и все, на что он годится. Ему дали чин «контролера-распорядителя», чтобы платить хорошее жалованье, — это, видимо, одно из условий их сделки. Он, конечно, вам говорил, что его обязанность — проверять вашу работу и следить, чтобы вы соблюдали рабочие часы? Он каждому новичку пробует это внушить. А вы не обращайте на него внимания. Если он будет вам надоедать, вы только не вздумайте с ним ссориться — не то он побежит жаловаться Гарстенгу, а Гарстенг сочтет себя обязанным взять его сторону. Вы лучше тогда скажете мне — я с ним расправлюсь по-свойски.

— А если он нажалуется на вас?

— Не нажалуется. За меня не беспокойтесь. Ну, хватит толковать о Порпе. Расскажите о себе. Как это вышло, что вы попали к нам?

Халлес рассказал.

— Гм… Та же история, что у всех. А что вы писали?

— Работал над романом… но жить было нечем, и я для заработка стал писать статьи и рассказы.

— Статьи? О чем?

— Да больше на социальные и политические темы.

О господи! И, конечно, прогрессивные, с левым уклоном, но без всякой партийности?

— В общем да.

— Право, давно следовало бы открыть молодежи трезвую правду нашей жизни? Вы не бывший коммунист, нет?

— Нет.

— Тогда вы понапрасну тратили время. Знайте же, юноша: каждая газета ведет свою политику и печатает свои собственные политические и социальные комментарии. Если то, что вы пишете, совпадает с их политикой, они этого не берут, так как это было бы повторением их собственных статей. А все, что идет вразрез с их политикой, они просто бракуют. Как вы не понимаете — ведь вы пытались продать им то, что они, в лучшем случае, могли бы напечатать только без оплаты, в качестве письма в редакцию. Всякая статья общего характера принимается редакцией только тогда, если она написана человеком с именем. Да и то обычно эту статью ему предварительно заказывают.

— Выходит, что автору, который еще не создал себе имени, вообще нельзя соваться в газету?

— Можно — если у него имеются какие-нибудь новые факты. Например, если вам довелось побывать в каком-нибудь исправительном доме в Патагонии, и вы бы написали об этом ярко и живо, заметку удалось бы пристроить. Но напишите умнейшую в мире статью о детской преступности, не иллюстрируя ее новыми фактами, которые могли бы возбудить внимание, — и нигде ее у вас не примут. Те тюки отвергнутых рукописей, что мы покупаем на вес, набиты хорошими статьями и рассказами — их отвергли только потому, что авторы их ничем не знамениты. Попала бы ваша дельная статья о преступности в такой тюк — и наша «фабрика» легко могла бы пристроить ее, а напечатали бы ее под именем какой-нибудь знаменитости. Смотря по тому, в каком духе она написана, ее подписал бы известный романист, или судья, или епископ, или спортсмен.

— Так, о чем же писать «дикому» журналисту, не принадлежащему ни к какой партии?

— Развлекать публику — вот единственный для него выход. Раскапывать старые сюжетики и продавать им занимательный или сенсационный характер. Быть неизменно поверхностным. Литераторы, для которых это — источник существования, выискивают прелюбопытные вещи в энциклопедиях, учебниках, биографиях, записках путешественников, где угодно, а потом пишут фельетоны и рассказики, которые могут заинтересовать человека, читающего в поезде или автобусе, и доставить ему минутное развлечение. Таким путем можно обеспечить себе постоянный скромный заработок. Но если вы серьезно займетесь какой-то темой и напишете хорошую, дельную статью, вы потратите на это чёрт знает сколько времени, а в результате вам удастся пристроить ее разве что в солидный журнал, где малоизвестным авторам платят гроши. Хорошо, если возьмут у, вас за год одну статью… Нет, нет, мой милый, для будущего серьезного писателя это не дело. За примером не далеко ходить: вот в одном из тюков «брака», присланного нам из редакций, была длинная статья (такая длинная, что годилась она только для толстого журнала) о том, как воспринимает идеи демократии какой-то народец — не помню, какой и где. Видно было, что автор немало, бедняга, потрудился, собирая материал в библиотеках. Написана была статья не бог весть как, но вполне удобочитаема, а тема необычная, очень интересная. Ну, Гарстенг предложил статью профессору Рэмпл-Файку — это одни из наших постоянных клиентов. Профессор был в восторге. Напечатали ее под его именем в том самом толстом журнале, который не захотел ее принять от подлинного автора. Потом она вышла и отдельной брошюрой, потом ее переиздали в Америке…