Бетти открыла не сразу. Одна ли она? Кажется, да. Впрочем, она могла быстренько выпустить его через черный ход. М ütterchen,должно быть, в курсе. Наконец дверь распахнулась.
— А, это вы, Пьер! Проходите.
Раз приглашают… Взволнована — сразу видно. И губы только-только накрасила, перед тем как открыть дверь. И дышит прерывисто. Мы молчали. Я пришел с тем, чтобы все ей выложить. Резануть с порога: «Ну и что там у вас за американец?» А теперь молчу. Она посмотрела на меня. И решилась заговорить первой:
— Когда ж вы вернулись? И что с вами, почему вы дрожите?
— А вы разве не дрожите?
Она тоже дрожала, но только теперь заметила и слабо улыбнулась. «В самом деле, — сказала она, — но мне есть отчего»… Вот как?
И возобновилось молчание, как назойливый, невыносимый звук. Как капля из крана. Нужно быстро-быстро что-то сделать. Немедленно заговорить и сказать то, чего я не успел сказать раньше. Покончить с неопределенностью. Ну и что, что американец. От поцелуев дети не рождаются. Скажу попросту: «Беттина». Она заметит, что я не называю ее больше Бетти… «Беттина, я давно хотел вам сказать, что я вас…» — иначе никак не скажешь, французский язык слишком беден, другого способа не существует. Или чтобы уж покончить со всем разом: «Беттина, будьте моей женой!» А я-то всегда считал, — что нужно подходить медленно, постепенно. Я начал, как и собирался: «Беттина…» — но на этом застрял. Однако она не стала дожидаться, кинулась мне на шею и шепнула: «Я так счастлива, Пьер, так счастлива…» Обмануться, к сожалению, было невозможно, я мгновенно заледенел и спросил отчужденно: «Что-то произошло, Беттина?» «Он вернулся, Пьер! — выпалила она. — Американец. Они здесь были до вас, понимаете, ушли за три дня до вашего появления… Он так и говорил… Но он ни разу не написал. Он не любит писать. И я перестала верить. А сегодня утром… Он сказал мне… вот смотрите! — И она протянула руку с обручальным кольцом. — Кольцо его покойного отца». Я растерял все слова. Да она и не дала бы мне вставить ни единого. «Скоро он демобилизуется, и перед отъездом мы поженимся, я поеду жить к нему в семью, туда… В Даллас, в общем, в те края…» Она закрыла лицо руками, словно застыдилась, и заговорила быстро-быстро: «Пьер, я вас очень прошу, уходите, оставьте меня одну, мне надо хорошенько подумать, я сама не своя, все так скоро, так скоро, быть такой счастливой, вы даже не знаете, как это больно…»
О, Rantipole Betty ,я не сказал, что буду ее Джеком, а она — моей Джилл. Не сказал. У нее есть собственный Джек, и, не дожидаясь меня, она, надо думать, уселась с ним рядом на травку. Что я плету? Я попятился и спустился на две ступеньки вниз. Дверь закрылась. Я знал: за ней Беттина. Она там, я здесь. Всего только дверь, но и этого довольно. Мне казалось, я слышу, как колотится у нее сердце. Ну вот. И сказать нечего. Нечего прибавить. Кончено дело. Дело кончено. Сняты маски. Карнавалу конец.
« Wir haben eine ungeheure Kraft moralischer Gefühle in uns» — вот что дословно говорит Фридрих Ницше. — В нас необыкновенно мощны силы души, но нет общей цели: « aber keinen Zweck für alle…» Почему именно это я твердил, спускаясь с крыльца Беттины Книпперле в две ступеньки? Я еще долго задавал себе этот вопрос. Жизнь принесла и унесла с собой множество всевозможных событий, и наконец наступил вечер, когда я снова услышал «Карнавал». Я смотрел в соседнюю ложу на старого моего сотоварища по Эльзасу, сидящего рядом с женой. И думал о несхожести судеб. Он, наш бывший лекпом, казалось, нашел, как ответить Ницше: он верит, что существует « einen Zweck für alle» : цель для всех — всех чувств, всех людей. Он уже не лечит марокканцев от туберкулеза, он надеется на лекарство совсем иного рода, для всего человечества. Но не сбился ли он с пути, не пошел ли в другую сторону с того самого дня, когда, крутясь в воздухе, падали в топь фазаны? Кто, он или я, заблудился? Не понимаю, как человек, подобный ему, мог подчинить себя партийной дисциплине. Давно и надолго. Общая цель. Не громко ли сказано? Хорошо бы еще разобраться: цель для всех или смысл для всех. Иногда Ницше пишет Ziele ,иногда Zweck …А как мой друг лекпом воспринял всю эту историю со Сталиным? Интересно бы знать. Как далеко разошлись наши жизни за время пути! От пункта с названием Рёшвог и до концертного зала Гаво. В Рёшвоге мы были двумя молодыми особями одной породы, и отличали нас разве что кепи. А дальше мы расстались, и между нами мало-помалу разместился целый мир, история — словом, все то, что называется жизнью. На концерте в Гаво мне вспомнились слова, которые другой Беттине сказал Бетховен: Musik ist so recht [127] Музыка — это лучшая… (нем.) .
…посредница между чувственным и духовным… может, музыка и есть цель для чувств и людей, общая цель? Не знаю. Но мне так кажется. И что случилось с бедной моей Бетти в Техасе, в чужой семье, которую я пытаюсь вообразить себе и которая прислала ей золотое кольцо, возможно, первое звено в нелегкой цепи? У меня была знакомая, звали ее Жаклин, она тоже вышла замуж за красивого парня, и тоже в американской форме. Сама Жаклин была внучкой известного врача, настоящего светила. Она полетела в Америку сломя голову. А года через три или четыре мы узнали, что она покончила с собой. «Aber keinen Zweck für alle…» Причины называли разные, но главное ясно и так. Выходит, и впрямь наши душевные силы устремлены слепым потоком? О Беттине я больше не слышал. Может, она умерла. Может, счастлива. Зачем всегда предполагать худшее?
Читать дальше