Ибрагим Аль-Куни - «Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой.

5. Ч ерный владыка с верным слугой… — Владыка Севера Чжуань–сюй и его помощник Сюань–мин (в китайской мифологии).

6… .сменяют печати сейчас… — то есть передают преемникам символы власти — метафорический образ смены времен года. По некоторым древним поверьям, каждый год подвластен своим духам, и они передавали друг другу власть в новогоднюю ночь.

7. Не видал государева календаря… — Речь идет о календарях, составлявшихся в столице особой государевой палатой, их обычно приобретали за деньги. Здесь, возможно, намек на то, что Нгуен Чай был в опале и жил в то время вдали от столицы.

8. Гадаю: короткий ли, долгий ли месяц… — В лунном календаре чередовались месяцы по 29 и 30 дней.

9. Повелитель Весны — властитель Востока, края, где восходит солнце, дух Солнца.

И. Ткачев

Русская научная арабистика прошлого столетия, едва возникнув, сразу же заявила о себе полным голосом. Между ее крупнейшими представителями — Френом в первые десятилетия века и Розеном на его исходе располагается ряд фигур, подаривших науке счастливые свершения, — достаточно вспомнить Готвальда и Гиргаса с их уникальными словарями, Саблукова и Богуславского, оставивших впервые выполненные с подлинника русские переводы Корана, — и здесь не удержаться от мыслей о Медникове с его знаменитой «Палестиной от завоевания ее арабами до крестовых походов», созданной уже под прямым воздействием розеновского научного интеллекта. Увлеченные исследователи, мастера тонкого и многотрудного дела, они вместе с целой плеядой других русских арабистов, имена которых в истории культуры все еще остаются в тени, давно заслужили признательность потомков. Среди этой когорты был человек, арабистическое дарование которого проявилось наиболее рано и ярко, Осип Иванович Сенковский. Талант художника науки и труд подвижника позволили ему встать вровень с двумя первыми из названных выше ученых и в некоторых отношениях, немаловажных для характеристики филолога, даже превзойти их.

Вглядимся в его творческую жизнь — проникновение в мир другой личности, тем более незаурядной, полезно каждому из нас для внутренней самооценки.

Чреда необычайных событий сопровождает жизненный путь Сенковского, начавшийся 19 (31) марта 1800 года в поместье Антоколон близ Вильно (нынешнего Вильнюса).

В 1818 году восемнадцатилетний студент Виленского университета Юзеф Сенковский публикует выполненный им польский перевод басен Лукмана с арабского подлинника, снабдив его предисловием об авторе на двадцати страницах и указаниями на соответствующие басни Эзопа (Amtsal Lokman el–hakim. Podobenstwa i baiki medrca Lok–mana, z arabskiego przelozone i przypisane Wilenskiemu Towarzystwu szubrawcow przez T. H., czlonka tegoz grona. Wilno). Через год юный выпускник университета составляет обзор поэтического сборника Хафиза — возможно, под влиянием только что вышедшего «Западно–восточного дивана» Гете, для которого источником вдохновения послужили переводы из Хафиза, принадлежащие венскому ориенталисту Хаммер–Пургшталлю (1774—1856). Здесь он обнаруживает хорошее знание персидского языка, вводя в изложение самостоятельный перевод ряда стихотворений великого поэта Ирана.

Осенью того же 1819 года он отправляется в короткое — двухлетнее — и единственное в своей жизни путешествие на Восток для усовершенствования в арабском языке. За время недолгих странствий юноша глубоко постиг арабский, турецкий, персидский, сирийский, итальянский и новогреческий языки, изучил религию и литературу, нравы и обычаи народов Ближнего Востока.

29 июля 1822 года двадцатидвухлетний ученый назначается профессором Санкт–Петербургского университета сразу по двум кафедрам: арабской и турецкой. К этой поре относится официальный отзыв, подписанный 28 ноября 1821 года директором Азиатского музея в Петербурге академиком Френом:

«Г–н Сенковский в немногие годы, проведенные им на Востоке, приобрел в арабском языке столь отличные сведения, каких едва можно достигнуть после нескольких лет усидчивого изучения этого столь же богатого, как и трудного языка. Он изучил его не только практически, для разговоров, но и грамматически в книгах и письменных памятниках этого народа: одним словом, в ученом отношении. Посвятив свое время этой сугубой цели, г. Сенковский узнал этот язык во всей его обширности и основательно. Я испытывал его в арабской грамматике и нашел его весьма знающим в этой части. Я давал ему переводить арабских писателей, и он легко переводил указанные мною места. В отношении же письма на арабском языке он показал свои сведения, сочиняя при моих глазах целые статьи на этом языке, которые возбудили во мне столько же удивления по легкости, с какою они были написаны, сколько доставили мне истинного удовольствия по чистоте и изящности их слога. Что касается до разговорного языка, в котором г. Сенковский особенно силен, то я не могу и меряться с ним, изучав этот язык только по книгам, рукописям и памятникам; и я чрезвычайно сожалею, что в этом отношении, не будучи законным судьею, не могу воздать должных похвал этому замечательному молодому человеку. Вообще по своим сведениям в арабском языке г. Сенковский совершенно способен занять с честью и пользой кафедру этого языка и столько же может быть полезен и на поприще дипломатическом. Его любовь и энтузиазм к восточным языкам, редкое усердие, которое он уже показал, и особенная способность к языкознанию, соединенные с обширными сведениями, служат ручательством прекрасных надежд на услуги, которые он может оказать как на поприще дипломатических сношений Империи с Портой, так (надеюсь и желаю) и в области науки».