Андрей Дугинец - Боевое задание

Назарка шел все быстрей, все отчаянней постукивая палкой. Наконец попал в сплошное снежное месиво и остановился. Речка здесь даже парила. Повернул к берегу, который в этом месте оказался немного приподнятым над рекой. Поднялся и остановился, в раздумье отирая взмокший лоб.

«Уж лучше пойти к Сидору Фомичу, — прикидывал он. — Туда целых десять верст, зато свой человек. Заодно что-нибудь узнаю и об отряде».

Но тут же, словно наяву, услышал голос командира, который отчитывал однажды Колю Скороходова за то, что тот, возвращаясь с боевого задания, зашел к связному погреться.

— Так просто к Фомичу заходить нельзя! — категорически заявил тогда командир и пристукнул кулаком по столу, словно печать поставил на своем приказе. — Только в самом крайнем случае мы можем к нему наведаться. В самом крайнем!

— Но разве сегодня не самый крайний случай? — вслух, чтобы оправдать свой замысел, сказал Назарка. — Ведь в тот раз командир посылал меня с Фомичом? Посылал.

А это было еще осенью. Командир однажды послал Назарку со связным.

— Сидор Фомич, покажи нашему главному хозяйственнику дорогу к себе, — сказал тогда командир. — Мало ли что…

И вот теперь знание дороги к связному пригодилось Назарке.

Немного постояв на месте, Назарка решительно махнул палкой и пошел по берегу. Дом лесника Сидора Фомича находился поодаль от села, которое стоит с этой стороны речки. Вскоре Назарка увлекся своей новой идеей и даже пожалел, что напрасно потратил столько времени на бесплодные поиски перехода речки.

Дорога к дому лесника сейчас показалась вдвое длинней, чем была осенью, когда Назарка шел следом за самим хозяином.

В одном месте берег реки загибался крутой подковой. Пришлось и Назарке кружить. А осенью этой петли не делали, да и вообще Фомич вел по лесной тропе. Тогда речка проблескивала только изредка, когда выходили на опушку. Чувствуя, что выбивается из сил, Назарка наконец сел на валежину, присыпанную высоким слоем снега. И только опустился на это мягкое, как лебяжий пух, сиденье, ноги загудели, в голове все пошло кругом, а в глазах огоньки желтые замельтешили, как июньская мошкара. Думал, что это опять началась метель. Пошире открыл глаза. Но снег больше не падал. Даже ветер утих. В самый раз чуток вздремнуть. Испугавшись этого желания, Назарка вскочил и тяжело, словно на лыжах висели пудовые гири, пошел вперед.

Но интересно: когда ходили с отцом на охоту, Назарка побаивался диких обитателей лесных и болотных дебрей. Иногда ему чудился волк. Слышалось жадное чавканье дикого кабана, способного растерзать человека ни за что ни про что. Однажды послышался даже окрик «хозяина» леса — медведя. А теперь, пройдя такой путь по безлюдью, Назарка и не вспомнил об этих естественных страхах — боялся только немцев да полицаев.

Думая об этом, Назарка вдруг услышал впереди одинокий собачий лай. Обрадовался, что близко деревня. Но к одинокому лаю прибавился второй, более заливистый. Потом еще один, отчаянный, остервенелый. И пошло. Собаки лаяли, казалось, готовые сорваться с цепи. Потом вдруг этот лай заглушила автоматная стрельба. То ли собаки узнали за войну, что такое выстрел, то ли их всех сразу поубивали, но все они вдруг смолкли.

Стрельба прекратилась. Раздался громкий отчаянный вопль женщины. Потом одиночный выстрел. И теперь уже надрывный плач и причитания.

Назарка остановился. Стало страшно приближаться к такому селу. Лесник жил в полукилометре от села. Собаки у него теперь не было. Нарочно сбыл, чтобы в случае чего партизаны могли прийти, не привлекая внимания жителей деревни. Назарка прислонился к старой сосне, стоявшей почти на полпути от хутора лесника к селу.

В селе опять раздался выстрел. Потом запылал дом, затрещал. И все село осветилось пожаром. Тушить этот пожар, видимо, никто не спешил. Было тихо. И только треск горящего сухого дерева все отчетливей разносился над селом, наводя жуть и оторопь.

Вдруг на пути от села к хутору лесника показались пароконные сани, потом вторые, третьи. Кони бежали галопом. Видимо, их нещадно погоняли.

Сердце Назарки сжалось. Он почувствовал себя маленьким, пришибленным и совершенно беспомощным. Он знал, что до дороги далеко, что его за деревом не увидят. И все равно чувствовал себя парализованным, обессиленным от одного страха за судьбу дорогого ему человека, Сидора Фомича. Хотелось закричать, предупредить лесника о надвигающейся опасности. Но было поздно. Да и не услышали бы его в доме, где, видимо, все спали.