Андрей Дугинец - Боевое задание

— Грамотный? Читай! — пробубнила она. — Да скорее, пока кто не пришел!

Коля сперва обрадовался, надеясь в конверте найти записку от Веры. Но там был измятый, грязный клочок синей бумаги, на котором карандашом было что-то нацарапано незнакомым, малопонятным почерком. Коля вопросительно посмотрел на тетку Христю, мол, зачем же мне чужое письмо!

— Читай, читай! — сердито бросила хозяйка. — Радуйся за свою сестричку!

Коля уткнулся в письмо. А хозяйка все не унималась:

— Иди к ней. Блинами из награбленной муки накормит, макать будешь в сметану, отнятую у маляток…

«Мамочка, родненькая, повезли нас в лютую чужину. Девчата горючими слезами умываются. Радуется только Верка, которую мы с тобой приняли как родную сестру, когда пришла голодная и холодная. Прямо из вагона спас ее полицай, женишок ее. На руки взял и унес. Так и обомлела от счастья. Ни слова на прощанье нам не сказала. Мамочка, миленькая моя! Только не подумай, что я ей завидую. Лютой ненавистью ненавижу! Это ж такое предательство! Лучше петля или каторга, чем такое позорное спасение».

Руки у Коли одеревенели, пальцы разжались, письмо выпало. Он поднял его и, бросив на стол, закричал на всю комнату:

— Брехня! Брехня! Не от счастья обомлела она! Испугалась, как увидела Митьку-полицая. Брехня! — И убежал, гулко хлопнув дверью.

Как он добежал до кустарника, как бросился в объятия Саши, Коля не помнил. Пришел он в себя, когда оказались у ручья и Саша обмыл ему лицо, намочил виски и затылок, заставляя побольше пить воды.

Успокоившись, Коля еще долго молчал, терзаемый сомнениями. А что, если в последнюю минуту Вера смалодушничала и согласилась выйти за того забулдыгу замуж.

«Нет, нет, нет! — протестовало в нем все. — Вера не такая!»

Вспомнилось комсомольское собрание, которое он подслушал, сидя за открытым школьным окном поздно вечером. Веру тогда выбрали секретарем комсомольской организации. Она говорила о том, каким должен быть комсомолец. Говорила так, что за нею все наверняка пошли бы в огонь и в воду. Потом Коля слышал клятву комсомольцев, их песни…

А потом этот пожар. Коля увидел, что на ферме уж очень сильно что-то загорелось, и крикнул в окно:

— Пожар! Ферма горит!

Вера первой выпрыгнула в окно и закричала:

— Комсомольцы, за мной! Не бояться огня!

Коля тоже бросился следом. Но не успевал за быстроногой сестрой. Издали видел, как она голыми руками отодвигала охваченный пламенем засов на воротах, как потом сбили ее, опрокинули выбегавшие коровы.

Два месяца лежала Вера в больнице и спрашивала только об одном: правда ли, что успели спасти и телят, правда ли, что никто, кроме нее, не пострадал. Спрашивала о других, а у самой был перелом двух ребер. Долго не сгибалась нога. На лбу остался глубокий шрам. Но и этот шрам не попортил ее красоты. Самые лучшие парни по ней убивались.

И вдруг из вагона ее уносит какой-то полицай, провонявший водкой, и она «обомлела от счастья»! Нет, нет, если и обомлела, то от страха, от ужаса, как перед распахнутой пастью удава!

Уходя прочь от села и слушая рассказы Коли, Саша Реутов все больше загорался решимостью пойти к Вере и узнать о ней правду. Саша понимал, что от командира ему влетит за самовольность. Но мысленно оправдывал себя тем, что у партизан скоро станет столько дел, что им будет не до Колиного горя, и он решился на крайность.

— Идем, Коля! Только здесь надо быть еще осторожней. Обещай мне, что сперва зайдешь на какой-нибудь хутор и все разузнаешь, а уж потом решим, что делать.

— Пойдем к кузнецу, он хороший, дядя Федя, — ответил Коля, — всегда нам давал молотком постучать.

Кузница Федора Барабули стояла на отшибе за селом. Перед нею протекал широкий ручей, который здесь называли речкой. А за ней начинался лес. По этому-то лесу Коля и Саша пришли к кузнецу, никем не замеченные. Дядя Федя и удивился и обрадовался Коле.

— Живой, ну и слава богу. А то уже по селу пошло: вернется с войны Иван Приходько, а в доме ни души.

— А Вера? — вскрикнул Коля.

Виновато пряча глаза, кузнец предложил выйти в лесок и там поговорить.

— Мне в глаза тычут, что Вера за полицая вышла! Что она спаслась! — с гневом, сквозь слезы продолжал Коля, когда вошли в ольшаник и уселись на траву.

— Сперва и мы думали, что так оно и вышло, что смалодушничала дивчина, — горестно сказал кузнец, разведя своими жилистыми, тяжелыми руками. — Привез Митька Хряк ее с шиком на немецкой машине. На невесте фата, какой в селе ни у кого не бывало. А сам в черной форме, с черепами и на рукавах и на фуражке — где можно и не можно. Хрячиха, мать Митьки, еще с утра пустила слух, что сын вечером будет венчаться. Ну все и собрались до церкви, посмотреть, что оно будет.