Юрий Куранов - Пир на заре

Женщины уходят еще выше. Они раздеваются в кустах, рубашек не снимают, а прячут их в трусы. Женщины долго стоят под высокой влажной смородиной, на них слетаются комары, и женщины полушутя-полусерьезно отбиваются. Наконец комары гонят их в реку. В воду женщины бегут стремглав, словно из горящей бани, шлепаются с раскинутыми руками, животом, и вода начинает ходить по всей неширокой реке от берега до берега.

И уж где-то совсем далеко появляются на реке девушки. Они сначала плавают тихо, как бы что-то разглядывая среди вод и кувшинок, и сами не замечают, как их сносит и сносит вниз.

Вдруг высовывается среди них из воды черная голова. Она хитро озирается, отплевывает воду и опять исчезает. И тут над водой начинается визг, хохот, крик. Женщины смотрят издали и смеются.

На реке настоящая беда: одна спешит к берегу, другая кричит, что ей выдернули ногу, и та и другая хитрят, и ясно, что смеются. Никто из воды не вылезает. Сюда же спешат ребятишки. Вода становится мутной.

Кто-то вытащил со дна и держит над головой оборванный предмет с щучьими крюками и вопит, что надо искать: весь перемет вынуть надо.

Теперь ныряют все и скоро устают. Как-то незаметно уже оделись и сидят на берегу женщины в просыревших от мокрого нижнего белья платьях, они расчесывают волосы.

Девушки — далеко под черемухой, выжимают в кустах косы, купальники. Они выкручивают купальники, весело озираясь, по двое, растянув купальник с двух сторон. Мужчины выходят на берег и сидят не одеваясь. Мокрыми трясущимися пальцами они прикуривают.

Ребятишки еще в воде, но тоже по одному, по два тянутся к берегу.

За своими делами никто не замечает, как за лесом лопнула короткая стылая молния и покатилась не то в кусты, не то в воду.

Неслышно и внезапно приходит дождь. Он осторожно шелестит листвой, травами, а позади, на лугу, начинают гулко позванивать сталью под тяжелыми каплями косы. Все вскакивают и бросаются под деревья.

Но дождь накрывает все, и лес, и стога, и самую землю, тяжелой чащей воды. И все как бы гнется под этим ласковым весом. Река становится серебряной. Она мелко пузырится. Шелест переходит в гул, и за ним уже не слышно грома. И тогда все кидаются в реку. И все кричат и машут руками, и смотрят в небо сквозь счастливые мокрые веки, и не то плывут, не то просто стоят в воде один подле другого.

Даже женщины прямо в платьях бегут к воде и на бегу подтыкают подолы.

Вдалеке полевой колодец. До колодца тропинка. Холодом ударит из его сырого глубокого сруба. Ведро будет плавать далеко внизу. Оно наполовину зачерпнуто, и вода в нем поблескивает небом. А вокруг ведра вода черная, и чуть заметны живые струйки, бьющие со дна.

Потянуть за веревку — и прямо из ведра пить воду в поле, холодную и острую, чистую. И вода пусть льется по груди. И потом лицо окунуть в ведро и там открыть глаза, так чтобы их заломило холодом.

Но однажды в лесу без тропинки я наткнулся на старый колодец. Может быть, никто сюда уж много лет не забредал. Колодец до краев налит холодной, но процвелой водой. Я размахнул ладонью цвель. И зачерпнул глоток. И все старался угадать, кто и зачем же забыл здесь в лесу колодец.

Спрашивал деда Егора еще в Пыщуге:

— Есть у тебя возле дома деревья?

— Была, — отвечает, — одна липа, да и ту съел.

Прихожу к нему на Починок. Стоит под окном длиннорукая девочка-липа, макушка вот-вот до крыши дотянется.

— Ты же говорил, что съел липу!

— Одну-то съел, это уж другая растет.

— И эту съешь? — спрашиваю весело, думая, что шутит дед Егор.

— Да вроде бы незачем.

— Как же ты ухитрился первую съесть?

— В сорок четвертом году. Попилили ее со старухой на кружочки, перемололи на жерновах да и хлеба напекли.

Вышел я в огород, под окно подошел. Уткнулась себе эта зеленая девчушка под крышу головой, шелестит на ветру как ни в чем не бывало. «Из чего же ты выросла на этом страшном месте?» — спрашиваю и разгребаю крапиву ногами, чтобы под корень заглянуть.

А выросла из пенька, что от первой липы остался. «Не знает, видно, бедная, что прежнюю липу здесь под самый корень съели», — подумал я с жалостью. А потом пригляделся и передумал: «Нет, знает ведь! Все знает — и растет!»

Я слышал его не раз. Собственно, это даже не гул. Вдруг начинает казаться, что по всему лесу поднимается движение: кто-то скачет, ломится сквозь чащу. А потом все превращается в далекие тонкие звуки. Не то где-то собаки с лаем гонятся сквозь ельник, не то отдаленно звонят колокола. Звонят, как в старинных городах, когда подплывают корабли с высокими нарядными парусами.