Валентин Курицын - В зареве пожара

Мейчик порылся в ящике кассы и отсчитал несколько двугривенных.

— Ну, а теперь, уважаемый товарищ, — шутливо начал Ремнев, — давайте мне фунта два-три хлеба, да ещё чего-нибудь из съестного. Финансы мои иссякли…

Мейчик кивнул головой и молча отрезал большой кусок ситника. Прикинул его на весах. Отвесил также колбасы и всё это аккуратно завернул в бумагу.

Его тонкие, слабые и изящные, как у женщины, пальцы двигались плавно и уверенно. Он исполнял свою роль лавочника так просто и естественно, что можно было подумать, что человек этот с детства сроднился с прилавком.

— Спасибо… Так постарайтесь же оттиснуть возможно больше.

— Рахиль поможет набрать, я буду печатать…

Ремнев опять закутался в башлык.

— До свидания…

— Постойте! Значит, банкет завтра?

— Да, если только он вообще состоится. Наши возлагают большие надежды.

На нервном, выразительном лице Мейчика мелькнула страдальческая улыбка.

— Большие надежды! — покачал он головой. — Самообольщение и больше ничего. Не понимаю я этих банкетов. Все эти толки о «весне» кажутся мне странными, наивными и жалкими…

— Ну, ну, — добродушно рассмеялся Ремнев, — не волнуйтесь! Знаете поговорку: маленькая рыбка всегда лучше большого таракана. Банкет затевается грандиозный. Будет самый цвет интеллигенции. Начнутся речи. Тут-то мы и срежем этих буржуйчиков. Можно будет с большой выгодой использовать момент. Время самое подходящее… Нет, как хотите, а в воздухе действительно пахнет весной!

Мейчик пожал плечами.

— Хороша весна: на два аршина снегу! Впрочем, что с вами толковать, вы ведь неисправимый идеалист. Но что думают господа-комитетчики, не понимаю, положительно не понимаю! Без арестов дело не обойдётся. Работников и без этого мало, а они рискуют и этими немногими. Это безрассудно!

Ремнев сдержанно улыбнулся и покачал головой.

— Какой вы, однако, брюзга, Мейчик, — заметил он. — Во всём вы ухитряетесь видеть только дурную сторону. Это узко и, простите, даже глупо.

Худое, некрасивое лицо Ремнева слегка порозовело. Как и всегда, лишь только речь коснулась партийной тактики, он вышел из рамок сдержанности.

— Вы только подумайте, Мейчик: завтра наша местная группа сделает первое открытое выступление. Ведь это не то, что говорить в немногочисленной кучке избранных. Завтра мы попробуем вылезти из подполья. А уж это большой шаг вперёд!

Мейчик нетерпеливо махнул рукой и оборвал разговор.

— Ну, хорошо…

Завтра в три я занесу вам листки. Прощайте!

Пора запирать лавку.

— Всего доброго!

Ремнев отправился домой.

Проводив его, Мейчик вышел на улицу, закрыл ставни окон и двери. Около калитки он по привычке остановился и прислушался.

Всё кругом было тихо и спокойно. Снег больше не падал…

Небо прояснилось.

…Смутно белели свежие сугробы. Откуда-то издалека доносился хриплый, отрывистый лай собак.

Мейчик поёжился от холода и взглянул на небо.

— Время за полночь, — пробормотал он, заметив положение Большой Медведицы…

Запер за собой калитку и вошёл в дом.

…Нижний этаж разделялся на две половины. В одной из них помещалась лавка, а другая, за неимением квартирантов, стояла заколоченной. В верхнем этаже жил сам Мейчик и его жена.

…Ещё с весны он арендовал этот дом вместе со всей прилегавшей к нему усадьбой.

Место было глухое, пустынное, на самом краю города. Домовладелец, обрадовавшись, что судьба послала ему выгодного квартиранта, назначил сравнительно невысокую арендную плату. Контракт был заключён на пять лет.

Мейчик, поселившись здесь, говорил своим соседям, что намерен заняться огородничеством и садоводством.

Всё лето для постройки оранжереи возили кирпич, рамы. Но очевидно, из всей этой затеи ничего не вышло. К осени среди пустыря лежали кучи кирпича, штабеля тёса, постройка же оранжереи нисколько не подвинулась.

— Промахнулся наш еврейчик, — посмеивались соседи. — Не выгорело его дело с огородом. Чудак, тоже ранжереи вздумал строить! Без возврата всадил денежки.

Никто из них, конечно, и не подозревал истинных намерений Мейчика. Между тем, он, для отвода глаз, открыл бакалейную торговлю. Последнее было ему полезно ещё и в том отношении, что легче и безопаснее было поддерживать связь с городом. Под видом покупателей сюда являлись доверенные лица комитета. Приносили материал для печати, забирали готовые листки.

Дело было законспирировано очень умело. Типография работала с половины июня, но никто в городе, кроме самых близких к комитету лиц, не знал, где она помещается.