Валентин Курицын - В зареве пожара

Косоворотов постучал ладонью по полуизорванному конверту.

— Настоящего сыновнего почтения не видно. Гордыня, да актёрское беспутство сквозит. Гм… сам-то прийти побоялся. Труслив, как заяц. Да… Пишет, еле ногами двигаю. Чай, с перепоя? А то может и впрямь развинтился. И раньше-то парень немогутный был, а теперь-то оно и вовсе того… укатали сивку крутые горки. Гм, посмотрим! Посмотрим! Завтра всё это разузнать надо, как и что. Ежели и впрямь разнедужился парень… Ну, тогда видно будет…

Долго сидел, задумавшись, около стола Константин Ильич. Всё ниже и ниже опускалась его седая голова.

Из отдалённых уголков памяти вставали картины прошлого. Вспоминался первенец — сын — малолетним карапузиком, в красной канаусовой рубашечке с полуголыми ножками.

Бессонные ночи вспоминались, когда Антоша лежал в дифтерите.

…Подрос — в реальное отдал. Из последнего тянулся. Трудно в то время копейка давалась. Хорошо учился парень. Душа радовалась. Да не судил Бог!

Что-то горячее задрожало в ресницах старика Косоворотова.

Всё прахом пошло!.. Точно белены парень объелся. От дела отбился. Из дому бежал. Слышно, шибко запивать стал. Заместо честного труда в актёрство ударился. Это-то его и погубило. Эх, дети, дети!

Косоворотов горестно махнул рукой…

…Утро было ясное, морозное. Косоворотов по обыкновению проснулся очень рано: ещё не было и семи часов.

Вспомнил про сына и поморщился…

Вместе с ночными тенями исчезли и воспоминания, смягчившие вчера его сердце…

Оделся и вышел в столовую хмурый. Долго сидел за стаканом чая, раздумывая, как ему поступить. Даже на газетные телеграммы не обратил внимания.

Гимназисты торопливо глотали чай, с опаской поглядывая на отца. Барыни ещё спали.

За столом хозяйничала экономка — дальняя родственница Косоворотовых. Видя, что Константин Ильич собрался уходить, она обратилась к нему с обычным вопросом:

— Чего сегодня к обеду готовить? Я думаю, суп с клёцками на первое, а на второе…

Косоворотов бросил небрежно:

— Чего хочешь… Да вот что: скажи Ивану, пусть он протопит хорошенько флигель. Пусть бабы вымоют там, да приберут.

— Хорошо, батюшка Константин Ильич, всё будет исполнено.

Помолчав немного, экономка робко спросила:

— Аль гостей каких поджидаете?

Косоворотов сумрачно посмотрел на неё.

— Помалкивай… Знай своё дело.

…Он подвёз сыновей до гимназии. Оттуда велел кучеру ехать в контору.

Контора помещалась в старом двухэтажном доме, недалеко от пристани. Летом во время навигации здесь с раннего утра и до поздней ночи наблюдалась шумная оживлённая деятельность. Громыхали телеги ломовиков. Около складочных амбаров толпились рабочие. Суетились и кричали приказчики.

А теперь всё было покрыто мёртвой пеленой снега. Казалось, и амбары, и широкий двор отдыхают, спят после летней трудовой горячки.

…Контора была расположена в верхнем этаже. Туда вела лестница с грязными каменными ступенями.

В первой комнате, разделённой на две части деревянной решёткой, щелкали на счётах и скрипели перьями несколько человек служащих.

При появлении Косоворотова все они встали и вежливо раскланялись. Порядки в конторе велись строгие. Константин Ильич шутить не любил.

Сам прошедший суровую школу амбарной и конторской выучки, он и от подчинённых своих требовал полного внимания и почтительности.

Рабочий день конторщиков колебался между 8–9 часами. Не больше чем в других фирмах, но работа была усидчивая. Жалованье платили хорошее, так что служащие дорожили местом.

— Что, Иван Семёнович пришёл? — осведомился Косоворотов про старшего приказчика, который в то же время исполнял и обязанности кассира.

— Пришли-с. У себя.

Косоворотов заглянул в маленькую угловую комнату, которая служила кабинетом кассира.

Невзрачный низенький человек, с сухим жёлтым испитым лицом, с жиденькими волосами, причесанными прямым пробором, одетый в старый, сильно поношенный сюртук и грязную манишку со следами нюхательного табака, торопливо поднялся из-за конторки.

— Здравствуй, Иван Семёнович, — протянул ему руку Косоворотов. — Вот, братец, какое у меня до тебя дело есть…

— Что прикажете, Константин Ильич?

Косоворотов вздохнул, не спеша закурил папиросу и кивнул головой на дверь.

— Припри-ка поплотнее.

Иван Семёнович поспешил исполнить это приказание. Его маленькие подслеповатые глаза вопросительно уставились на принципала.