Калле Каспер - Чудо - Роман с медициной

Пластмассовое кресло, в котором я сидел, было неудобным, с глубокой впадиной в сиденье и с такой твердой спинкой, что на нее было лучше не опираться, было еще второе, но тоже плохое, и я опять пожалел, что нам не удалось снять квартиру, хотя бы для того, чтобы у Рипсик было на что опустить отекшую руку, она очень страдала, что в номере нет ни дивана, ни нормального кресла, сравнительно удобно она могла устроиться только утром, когда спускалась с ридером в холл, но там были свои проблемы — туристы, чемоданы, суета, так что когда в номере становилось прохладнее, она сразу возвращалась…

И вот это была вся ее жизнь, подумал я с ужасом. Из номера она выходила редко, только вместе со мной в ближайший магазин и несколько раз обедать в кафе, еще несколько раз смотреть квартиры, да еще, конечно, на процедуры и один раз к морю, мои ногти на левой ноге без полоскания в морской воде было трудно обрезать, много лет назад, в начале независимости, такси переехало мне пальцы, после чего ногти словно закаменели. К морю от гостиницы ходил прямой автобус, мы удачно добрались, но пляж оказался плохенький, солнце пекло, сесть было негде, в конце концов Рипсик устроилась в слабой тени одинокой пальмы и ждала там, пока я ходил купаться и потом стриг ногти, сама она уже не могла войти в море, хотя раньше это было для нее величайшим удовольствием, уже в первый год нашего брака она заманила меня в Ялту, я никак не мог понять, почему надо отправляться в такую даль, если под боком домашнее Балтийское море, но, когда съездил, до меня дошло — море должно быть теплым, соленым и быстро становиться глубоким. Несколько следующих лет мы ездили отдыхать на Черное море, в район Сочи, жили в частном секторе, в каких-то курятниках, Рипсик готовила в неудобной кухне, все ради того, чтобы поплавать, потом у нас много лет не было денег отправиться хоть куда-то, но, когда Рипсик получила свой большой гонорар, мы снова стали путешествовать, съездили на Наксос, на Крит, на Кипр… Как счастлива она тогда была! «Тирлим-бом-бом, тирлим-бом-бом, а гном идет купаться…» — пела она, собирая пляжные принадлежности. И такой грустной, как на Крите, в Ретимноне, я тоже ее почти никогда не видел — там то ли на третий, то ли на четвертый день начался шторм, Рипсик штормы нравились, сидя на песке, она могла часами глядеть, как волны обрушиваются на берег, и в Ретимноне в первый день она тоже была в восторге, но потом… Когда шторм на следующий день не прекратился, она пришла в некоторое замешательство, на Черном море он не длился более суток, на третий же всерьез забеспокоилась и попросила меня узнать у какого-нибудь местного жителя, в чем дело, — кувыркаться на волнах она не любила, — и когда выяснилось, что на Крите море раньше чем через неделю не успокаивается, это был для Рипсик шок, и хоть она и продолжала сидеть на песке и смотреть вдаль, но взгляд ее был такой грустный, такой грустный…

Кстати, само вхождение в море для Рипсик всегда было испытанием, она ужасно боялась холода и долго стояла на берегу, набираясь отваги, затем делала несколько шагов, намочив сначала только ступни, затем еще несколько, еще… Но плавала она хорошо, намного лучше, чем я, красивым стилем, раньше она любила кроль, но в последние годы перешла на брасс. На юг мы уже не ездили, с ее болезнью советовали избегать солнца, теперь мы ходили в бассейн недалеко от нашего дома, правда, там хватало проблем, хозяевам пришла в голову идея поставить в конце бассейна насос, якобы для массажа, и когда кто-то из посетителей его включил и стал, как выразилась Рипсик, «мастурбировать», подставляя струе разные части тела (Рипсик уверяла меня, что, как любая вибрация, это на самом деле очень вредно), то пошла такая волна, что плавать было невозможно, мы стояли в воде и ждали, когда насос выключат, и Рипсик злилась — но, несмотря на все неудобства, мы продолжали ходить в бассейн, до тех пор пока болезнь не вынудила Рипсик отказаться и от этого, ибо чувствовали, что только так можем бороться с возрастом.

Я допил кофе, вымыл чашку и стал одеваться, чтобы поехать встретить Гаяне.

На улице было приятно тепло, и я опять подумал, как же нам не повезло, что мы попали сюда в жару. И в метро было уже не так душно, а летом в нем можно было задохнуться, каждая из немногих наших подземных поездок становилась для Рипсик еще одним испытанием, создавалось впечатление, что вентиляция тут отсутствует как таковая, и это при богатстве Барселоны. Доехав до Пласа де Каталунья, я вышел из вагона, прошел мимо негров, разложивших свой товар прямо здесь, на полу вестибюля, — никто их не прогонял, это не Венеция, где я неоднократно видел убегающих негров, женские сумочки веерами в их руках, — и поднялся на эскалаторе. Я покинул гостиницу слишком рано, ехать сейчас в аэропорт не имело смысла, и сел на пустую скамейку в сквере, поближе к остановке автобуса. В конце сквера струился фонтан, картина была мне знакома, как вообще была знакома Барселона, мы тут гостили дважды, и оба раза останавливались в центре, первый раз в Готическом квартале, в гостинице, где в комнате было так темно, что невозможно было читать, окно открывалось в узкий внутренний двор, он был как колодец, солнечные лучи не попадали в него даже в полдень, а под потолком горела единственная тусклая лампа, помню еще, что в день отъезда у нас осталось немного свободного времени и мы решили пойти прогуляться — и за то, чтобы нас выпустили без чемоданов, с меня потребовали деньги. Еще более нервным получилось второе путешествие, мы бы и не приехали, но Гаяне очень хотела увидеть La Sagrada Família, главное творение Гауди, мы сняли, как нам показалось, замечательную квартиру, в центре, в двух шагах отсюда, от Пласа де Каталунья, только вот когда мы вечером стали стелиться, выяснилось, что в одной комнате, в той, которая предназначалась нам с Рипсик, спать невозможно, окно открывалось на пустырь, на пустыре стояла гостиница, и из этой гостиницы шло беспрерывное громкое гудение, одновременно звучавшее как свист, трудно подобрать правильное слово, и также трудно сказать, что производило этот звук, Рипсик предположила, что это холодильники, кто знает, может, она была и права, я позвонил хозяину, молодому и наглому, он предложил другую, но намного дороже, затем я пошел в фирму, на сайте которой мы эту квартиру выбрали, ее рекламировали как «тихую», меня выслушали, но было ясно, что они не собираются ничего предпринимать, круговая порука барселонцев была нерушимой, и кончилось все тем, что мы с Рипсик поселились в комнате Гаяне, где стояли три одноместных кровати, и спали там все девять дней. С каталонским менталитетом, таким образом, мы были достаточно знакомы, и я мог только проклинать свою глупость, что не подумал о нем перед тем, как написать Писарро, — но опять-таки разве у меня был выбор?