Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

– Конечно, станем, – сказала мама. – Еще раз спасибо. Всего вам.

– До свидания. Не забывайте, о чем я вам говорил, Тиш.

– Нет, не забуду. Скажите Фонни, что я держусь.

– Вот таких я люблю. Вернее… – И в нем еще явственней почувствовалось что-то мальчишеское. – Вернее, Фонни таких любит. – Он улыбнулся, отворил нам дверь и сказал: – Всего вам хорошего.

И мы сказали:

– Всего вам хорошего.

В субботу днем Фонни шел по Седьмой авеню и столкнулся с Дэниелом. Они не виделись со школьной скамьи.

Время не пошло Дэниелу на пользу. Он был все такой же большой, черный, громогласный. К двадцати трем годам – Фонни немного младше его – он уже успел растерять своих сверстников. После восторженной встречи следом за минутной растерянностью они облапили друг друга и стали хохотать и лупить один другого по голове и по спине, снова совсем мальчишки, и, хотя Фонни не любил ходить по барам, зашли в ближайший и заказали два пива.

– Вот красота! Ну, как она, жизнь? – Не знаю, кто из них задал этот вопрос, кто спросил первый, но я так и вижу их лица.

– Ты почему меня спрашиваешь?

– А потому, что ты вот он, тута.

– Где тута?

– Слушай, брось дурака валять! Ты что делаешь?

– Да вот ишачу на одного еврея, старик, – производство готового платья, – вожу тележку, разъезжаю вверх-вниз в лифтах.

– Твои как?

– Э-э, отец два года назад умер. Живу все там же, вместе с мамой. Мучается она, у нее варикозные вены. Так что… – И Дэниел опустил глаза на пивную кружку.

– А ты что собираешься делать? Я спрашиваю: ты не занят?

– Сейчас, сию минуту?

– Я говорю, может, собираешься куда-нибудь, может, договорился, а то пойдем со мной. Прямо отсюда и пойдем.

– Ничем я не занят.

Фонни допил пиво и расплатился с официантом.

– Пошли. Пиво и у нас в берлоге найдется. Да пойдем же! Ты помнишь девчонку Тиш?

– Тиш?

– Да, Тиш. Маленькая такая, костлявенькая Тиш. Моя девочка.

– Маленькая, костлявенькая?

– Ну да! Я до сих пор с ней. Думаем пожениться, старик. Пошли. Покажу тебе свою берлогу. А она сообразит нам чего-нибудь поесть. Ну, пошли, пошли. Я же говорю, что пиво у нас и дома найдется.

Конечно, не следовало ему тратить такие деньги, но он заталкивает Дэниела в такси, и они катят на Бэнк-стрит, хотя я их вовсе и не жду. Но Фонни такой радушный, такой веселый, так радуется! Сказать по правде, я узнаю Дэниела только по тому, как блестят глаза у Фонни. Да, время не пошло Дэниелу на пользу, и я вижу, до какой степени жизнь потрепала его. Я вовсе не такая уж наблюдательная, просто я влюблена в Фонни. Не любовь и не страх делают человека слепым, слепым его делает равнодушие. И я не могла оставаться равнодушной к Дэниелу, видя по лицу Фонни, как это хорошо, что в болотистой заводи своего прошлого ему удалось каким-то чудесным образом выудить близкого друга.

Но это значит, что мне надо сходить в магазин, и я выхожу, оставляя Фонни и Дэниела одних. У нас есть проигрыватель. Уходя, я слышу, что Фонни ставит «Сравни, но с чем?», и вижу, что Дэниел сидит на корточках и пьет пиво.

– Так ты что, правда решил жениться? – спрашивает Дэниел грустно и в то же время насмешливо.

– Ну да. Мы жилье себе подыскиваем – ищем мансарду, потому что за мансарду, знаешь, не так много дерут. И чтобы Тиш не пришлось тесниться, и чтобы мне было где работать. Эта комната и на одного мала, уж не говоря о двоих. У меня здесь весь мой материал – и здесь, и в подвале. – С этими словами, сидя на корточках напротив Дэниела, он сворачивает самокрутку ему и себе. – Сколько мансард стоят пустые по всему Ист-Сайду, а снимать их никому и в голову не придет, кроме таких вот чудаков, вроде меня. Случись пожар, ведь это ловушка, а в некоторых даже уборных нет. Казалось бы, найти мансарду легче легкого! – Он раскуривает самокрутку, затягивается и передает ее Дэниелу. – Но знаешь, старик, здорово не любят в нашей стране негров. Так не любят, что, скорее, прокаженному сдадут, чем негру. Честное слово! – Дэниел затягивается и передает самокрутку Фонни. «Усталые леди целуют собак», – орет проигрыватель. Фонни тоже затягивается, отпивает пива из банки и возвращает самокрутку Дэниелу. – Ходим, когда вдвоем с Тиш, когда она одна или я один. Но все то же самое. – Он встает. – Теперь одну Тиш я не пускаю, потому что, понимаешь, какое дело, на прошлой неделе уже совсем было сладилось, подыскала она мансарду, один тип обещал сдать. Но он меня еще не видал. Наверно, так рассудил: черная цыпочка из Гринвич-Виллидж, ходит одна, высматривает себе помещение. Дай-ка я с ней побалуюсь. Думал, что она аванс ему сделает. Вот это самое и было у него на уме. Тиш приходит гордая, довольная и рассказывает мне. – Он снова садится. – Ну, мы идем туда. А этот стервец как увидел меня, так говорит: произошло, мол, недоразумение, сдать нам он ничего не может, откуда-то, из Румынии, что ли, чуть не через полчаса понаедут его родичи, и он поселит их в этой мансарде. Сволочь! Я обозвал его сволочью, и он пригрозил мне, что натравит на меня полицию. – Фонни берет самокрутку у Дэниела. – Я уж подумываю, как бы мне подкопить монет и двинуть куда-нибудь из нашей дерьмовой страны.