Джеймс Болдуин - Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

Джозефу надо быть рано утром в порту, у него времени в обрез, и Фрэнку тоже надо с утра попасть в центр.

Фрэнк ставит перед Джозефом банку пива, себе наливает немного вина. Джозеф отпивает из банки. Фрэнк отпивает вина. Минуту – страшноватую для обоих – они пристально глядят друг на друга, прислушиваясь к смешкам девиц на кухне. Фрэнку хочется цыкнуть на них, но он не может отвести глаза от глаз Джозефа.

– Ну? – говорит Фрэнк.

– Крепись, старик. Я тебя сейчас оглоушу. Суд отложен, потому что у пуэрто-риканской дамочки выкидыш, и, кроме того, она вообще с катушек долой, совсем рехнулась. Словом, ее увезли куда-то в горы в Пуэрто-Рико, трогать ее нельзя, и встретиться с ней никому не позволят, в Нью-Йорк она приехать не может никоим образом, так что суд решено отложить, пока ее не доставят сюда. – Фрэнк хранит молчание. Джозеф говорит: – Ты меня понял?

Фрэнк отпивает вина из стакана и тихо отвечает:

– Да. Понял.

Из кухни до них доносятся приглушенные голоса девиц: это доводит обоих мужчин чуть ли не до исступления.

Фрэнк говорит:

– Значит, Фонни будут держать в тюрьме до тех пор, пока эта дамочка не очухается. – Он снова отпивает вина и смотрит на Джозефа. – Так, что ли?

Что-то в лице Фрэнка пугает Джозефа, но он еще не может понять, что именно.

– Д-да… Так решено. Но, может, нам удастся взять его на поруки.

Фрэнк хранит молчание. Девицы на кухне хихикают.

– Какой залог?

– Пока неизвестно. Еще не установили. – Он отпивает из банки и, сам не зная почему, пугается все больше и больше.

– Когда же скажут, какой залог?

– Завтра. Послезавтра. – Как ни трудно Джозефу, но приходится выговорить это: – Если…

– Что «если»?

– Если удовлетворят наше ходатайство. Ведь они не обязаны это делать. – И еще одно ему надо выговорить: – Я… я не думаю, что нам откажут, но лучше ждать самого худшего. Фонни могут предъявить еще более серьезное обвинение, потому что эта дамочка потеряла ребенка и, кажется, совсем рехнулась.

Молчание; смех на кухне. Джозеф почесывает под мышкой, не сводя глаз с Фрэнка. Ему становится все тревожнее и тревожнее.

– Так, – с ледяным спокойствием наконец говорит Фрэнк. – Значит, околпачили нас.

– Старик, ты что это? Правда, положение трудное, но не все еще потеряно.

– Нет, – говорит Фрэнк. – Все потеряно. Его сцапали. И не выпустят, пока не сделают, что надо. А сейчас у них еще не все готово. И ничего мы сделать не сможем.

И потому, что ему страшно, Джозеф кричит:

– Но мы должны что-то сделать! – Он слышит, как его голос ударяется о стену, о смех девиц на кухне.

– А что мы можем?

– Если разрешат взять на поруки, соберем деньги в складчину…

– Как?

– Старик! Я и сам не знаю как. Одно знаю – надо!

– А если не разрешат под залог?

– Тогда мы его выручим! Я готов пойти на что угодно – выручим!

– Я тоже готов. Да только что мы можем?

– И можем, и выручим! Вот в чем наша задача. Мы с тобой знаем, что ему там не место. Те, гниды, тоже это знают. – Он встает. Его колотит дрожь. На кухне замолчали. – Слушай! Я знаю, что ты хочешь сказать. Ты скажешь, что нас держат за горло. Да, правильно. Но ведь это наша плоть и кровь, старик! Наша плоть и кровь! Как мы это сделаем, не знаю. Знаю только – надо добиться своего. Ты за себя не боишься, и – вот тебе крест! – я тоже за себя не боюсь. Его надо вызволить оттуда. И мы его вызволим. Вот и все. И самое главное, старик, нельзя падать духом. Хватит этим гадам, мать их, измываться над нами. – Он стихает, отпивает пива из банки. – Довольно они наших детей поубивали.

Фрэнк смотрит на отворенную дверь в кухню, в проеме которой стоят его дочери.

– Что тут у вас, все в порядке? – спрашивает Адриенна.

Фрэнк швыряет свой стакан с вином на пол, стакан, звякнув, разбивается вдребезги.

– Чтобы духу вашего здесь не было, сучки желтомордые! Ясно? Чтобы духу вашего здесь не было! Другие на вашем месте промышляли бы на панели, лишь бы выручить брата из тюрьмы, а они задарма стелются под эту кодлу с книжечкой под мышечкой, которая только на то и способна, что принюхиваться к ним. Пошли спать! Чтобы духу вашего здесь не было!

Джозеф смотрит на Адриенну и Шейлу. Он вдруг видит нечто очень странное, нечто такое, что ему и в голову раньше не приходило: он видит, что Адриенна любит отца трудной любовью. Она знает, что ему больно. И успокоила бы его боль, если б могла, если б знала как. Она все бы отдала, лишь бы знать, лишь бы успокоить его. Она и не подозревает, что Фрэнк видит в ней ее мать.