Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

— Что я?

— Ты любишь смотреть на такие фотографии?

— Иногда. Но после меня тошнит.

Симон знал, что кровь скопилась у него в голове, как дождевое облако. Он зажмурил глаза и снова стал говорить:

— Днем ее мать работала в ратуше. Мы с Сарой сидели за кухонным столом, складывали монопольку и листали ее книжки. Лицо Сары морщилось в хитрой улыбке. Тогда она становилась похожей на симпатичную уродку.

— Симпатичную уродку?

— Да, на хорошенькую уродку.

— Всегда?

— Нет, только когда ухмылялась. А иногда мрачным тоном говорила: «Хочешь полистать журналы Себастиана?»

Она улыбалась так широко, что показывала все зубы. Я кивал. Каждый раз, когда она говорила про шкаф Себастиана, я умолкал. Я не знал, что ответить. Два раза она открывала этот шкаф, но мы не осмеливались брать журналы. Боялись, что ее мать придет с работы раньше и застукает нас. Ведь мать Сары иногда сильно злилась.

Симон открыл глаза и уставился прямо перед собой на перевернутую вверх тормашками комнату. Из его груди вырывался то резкий, то ласковый голос. Резкий голос звучал деловито и высокомерно. Он то повышался, то падал легким дождичком. Ласковый голос прятался под гласными, поворачиваясь спиной к резким углам согласных. Симон, снова зажмуривая глаза, зашептал. Вначале звучал резкий голос, всегда вначале.

— Хочешь?

— Чего?

— Посмотреть.

— Немножко.

— Что с твоим животом?

— Ничего.

— Не жжет?

— Немножко.

— Крутит в животе?

— Чуть-чуть.

Мы прокрадывались на носках из гостиной в спальню ее матери и Себастиана. Сара знала, где лежит ключ: в ящике прикроватного столика, под картиной с Моисеем на Синайской горе. Мы садились перед коричневым шкафом. Смотрели друг на друга. Когда она поворачивала ключ в замке, я чувствовал, как у меня внутри что-то сжимается. Левая дверца открывалась. Сара смеялась и покусывала нижнюю губу. Она всегда так делала, когда речь шла о чем-то муторном.

— А что было муторного?

— Я не знаю.

— Почему, почему?

— Потому, что меня начинало мутить.

— Ты был влюблен.

— Меня тошнило.

— Влюблен, влюблен.

— В животе просто огнем жгло.

— Ха-ха!

— Заткнись.

— Я смотрел на ее тоненькую веснушчатую руку, которая открыла шкаф, достала из него большущий конверт и положила на пол между нами.

Она осторожно вытащила два журнала. На первой странице одного из них была фотография рыжеволосой женщины со здоровенными «буферами».

Она стояла перед зеркалом и смотрела на свои причиндалы. Вид у нее был такой, словно она удивлялась, что это ее сиськи. Женщина улыбалась с открытым ртом, но я не мог понять, чему она улыбается, ведь она знала, что это ее «буфера». В середине страницы та же самая женщина лежала в лодке, раздвинув ноги. Между ног у нее сидел молодой парень с высунутым языком. Сара закрыла журнал и взяла другой. На первой странице фотографии были еще похлеще. На снимке вроде бы был кабинет зубного врача, хотя творилось здесь что-то странное. Врач сидел на стуле. Пациентка — веснушчатая женщина со здоровенной задницей — сидела верхом на враче. Она улыбалась, с зубами у нее, казалось, было все в порядке. У нее были тоненькие, как мышиные хвостики, косички, и лицом она походила на маленькую девочку. Мы уставились на ее зад. Он был просто огромный. «Слово» зубного врача было нацелено на живот пациентки. Мы переглянулись. Сара перевернула страницу. На другом снимке пациентка сидела на стуле и показывала зубному врачу свое «слово». Ее «слово» было без волос, оно блестело. Зубной врач весь сиял, глядя на безволосое «слово».

— Фу, какое дерьмо.

Мы сидели и смотрели на фотографию, на черную бороду врача и на пациентку.

— До чего противно, когда у взрослых нет волос, — прошептала Сара.

Она деловито кашлянула, как взрослая женщина, и спрятала конверты в шкаф. Лицо у нее сморщилось, тоже как у взрослой, похоже было, что она побаивается. С минуту она посидела молча, потом повернулась ко мне:

— Как тебе это, Симон?

— Не знаю.

— Скажи по-честному.

— По-честному?

— Нельзя по-настоящему дружить, если не будешь честным.

Я кивнул. Она пристально смотрела на меня. Я ответил:

— Мне кажется, противно, когда у взрослых нет волос.

— Ты врешь.

Я опустил глаза и посмотрел на свои носки — один коричневый, другой синий. Утром я этого не заметил.

Она оттолкнула меня и встала.

Я посмотрел на нее. Она слабо улыбнулась.

Мы пошли в кухню и снова принялись играть в монопольку. Полчаса спустя мы сложили всего «Рыцаря Синюю Бороду».