Николай Фробениус - Застенчивый порнограф

Здесь все пытаются обмануть меня. Но я знаю, для чего приехал сюда. Им никогда не удастся меня провести.

Сара, на уроках математики и грамматики мы учим что-то странное. Мы проходим историю порнографии. Мы должны смотреть на экран, и с моими глазами творится что-то чудное. По вечерам они сильно чешутся. Это ужасно противно, приходится все время тереть их. Я лежу в постели и тру глаза, будто по ним семенят тысячи крошечных, невидимых ножек. Но чеши не чеши — не помогает. Один раз Амалие увидела, что я тру глаза, и спросила, в чем дело. Она спросила так участливо, что я рассказал ей про эту чесотку. Через несколько дней в Сандму приехал глазной врач, высокий человек с кустистыми бровями. От него пахло мужским одеколоном. Руки у него были влажные. Он потрогал мое лицо и глаза и задал много вопросов. Я смотрел на таблицу с разными буквами, но думаю, дело тут вовсе не в моем зрении. Он сказал: «Прекрасно, прекрасно». Он велел мне смотреть в тонометр и окулометр. Это было не больно. Врач все время что-то бормотал. Он сказал, что роговица не воспалена, хотя я мало что из этого понял. Мои роговица и радужная оболочка — в порядке. От cantus lateralis до cantus medialis [18] От внешней до внутреннем границы (лат.). . Он засмеялся и потрепал меня по голове. И все-таки глаза у меня чешутся, просто сил нет терпеть. В тот вечер я лежал и думал, как мне избавиться от этой хворобы. Я думал об этом долго и под конец понял. Я должен найти Петера Фема, даже если для этого мне придется совершить преступление. Стоит разыскать его, как все будет по-другому.

Однажды утром во время завтрака я спросил одного мальчика из нашего класса, когда растает снег. Он как-то странно посмотрел на меня.

— Растает? — спросил он. — Нет, он никогда не растает.

— Но ведь придет весна.

— Нет, весна не придет, но это не беда, ведь со снегом тоже хорошо. Зима — мировое время года.

Я не знаю, Сара, правда ли, что может быть такая страна, где снег никогда не тает?

В Одере почти никогда не бывает снега. Не думай, что я это забыл. Сначала выучу хорошенько язык, найду этого полицейского и ослеплю его.

А потом вернусь к тебе.

Ты вспоминаешь иногда о том вечере, Сара? Наверное, не вспоминаешь.

Я вспоминаю об этом за тебя, так лучше. Я должен помнить обо всем, что случилось. Чувствую, как у меня ноет под ложечкой. Кажется, это называется «интуиция»- когда ничего точно не знаешь и все же уверен, что это именно так и есть.

Я уверен, что есть какой-то знак, который поможет мне найти его.

Привет, С.

Что это он делает?

Стоит на голове.

Прижимает ступни к стенке, а живот к Памеле Андерсон.

Он стоит на голове и бормочет. Его губы шевелятся. Футболка сползла вниз и висит мешком на груди. Лицо побагровело. Губы шепчут.

Он рассказывает.

Говорит обо всем, что думает.

Прислушивается к собственному голосу. Стоит на голове, рассказывает и слушает.

Он — слушатель. И рассказчик.

— Стой спокойно, — говорит он, — сейчас я тебе расскажу.

«Когда-то, давным-давно, на заднем дворе появилась незнакомая девочка. Она смотрела на мое окно. На носу у нее были очки с толстыми стеклами. А я стоял и смотрел на ее ясные глаза и темно-рыжие волосы. Она взглянула на меня, а я застеснялся и уставился на веревки для сушки белья и на небо.

Это была Сара».

Симон старается сохранять равновесие, он двигает ногами по обоям, стоит упираясь головой в пол. Ему видна обратная сторона столешницы и загорелое тело на обоях вверх ногами.

— Разве ты раньше никогда не встречал ее? — спрашивает он.

— Нет.

Сара только что поселилась в подвальном этаже со своей матерью и дядей Себастианом.

Мать была уборщицей в ратуше, а чем занимался Себастиан — знали все.

— И чем же?

— Он продавал журналы и игрушки.

— Что за журналы?

— Порно.

— Расскажи еще.

— О чем?

— О Саре.

— Что рассказать?

— Ей нравились порножурналы?

— Я не знаю.

— Что она делала, когда вы листали эти журналы?

— Смеялась. Только глаза у нее смеялись. А потом злилась. Сначала смеялась, потом злилась.

А иногда наоборот — сначала злилась, потом смеялась.

— А не было так, что она смеялась, а после не злилась?

— Нет. Она смеялась, а после злилась. Или сначала злилась, потом смеялась.

— А почему она злилась?

— Не знаю.

— Что она говорила, когда злилась?

— Говорила: «Дерьмовые картинки». Ей не нравились фотографии женщин без волос.

— Почему?

— Не знаю.

— А ты?