Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

— Смерть традициям! — прокричал студент, эффектным жестом отбрасывая плащ за спину. Дождевые капли застилали ему глаза, и он в раздражении тряхнул головой.

Студенты вскочили с диванов, явно намереваясь дать отпор, и рабочий весь съежился, стараясь не привлекать внимания.

В это время его товарищ, как бы отмахиваясь от помощи, отшвырнул плащ на середину зала, сбросил форменную тужурку и, сжав кулаки, взлохмаченный, похожий на ощипанного петуха, замер в вызывающей позе, ожидая нападения. Его спутник заботливо поднял с пола одежду студента и передал стоящим рядом студентам.

— Ну что же вы медлите, храбрецы! Я еще раз повторяю: смерть традициям! Разве здесь не найдется богатыря, что устоял бы после моих ударов?!

И он вертелся во все стороны, награждая оплеухами воображаемых противников и тараща глаза, чтобы рассеять заволакивающий их туман. Завсегдатаи бара, уже убедившиеся, что студент пьян, вернулись на свои места и теперь издали потешались над ним. Но подвыпивший парень не замечал насмешек, щеки его судорожно подергивались, словно ему предстояло совершить огромное, героическое усилие.

— Значит, здесь нет храбрецов? Дерьмо всем вам в глотку! Смерть традициям! — Он выпячивал живот, пытаясь сохранить равновесие, и, выбившись из сил, оперся всей тяжестью на плечо попутчика. И все говорил, говорил, хотя слова от усталости и обилия слюны произносил невнятно. — Во имя чего соблюдать традиции? Традиции, мой друг, — и его пальцы еще сильней впились в хрупкие плечи товарища, — традиции начинаются с того, что тебя, брат «зулус», считают ничтожеством. По зоологической шкале «зулус» — вот что такое, — он безуспешно попробовал начертить пальцем в воздухе круг и закончил: — Нуль. Так дерьмо на тех, кто поместил в одну клетку благородных, а в другую плебеев! Что за мошенник выдумал касты? И ловкач же он был, уверяю вас. Эта бестия нашла прекрасный предлог и веские доводы для эксплуатации чужого труда под звуки гитары и чувствительные стишки…

Бармен закрыл рот платком, чтобы заглушить смех. Растроганный рабочий кивал в ответ на каждую тираду своего покровителя.

— Ответьте мне, храбрецы, по какому праву вы презираете этого «зулуса»? Что такое традиция, как не расовая сегрегация? По какой причине вот этот мой Друг, честный рабочий, не превратился в раскормленного буржуа, в проныру вроде нас с вами, в профессора, министра?! Потому что он любит пропустить стаканчик-другой, когда у него тяжело на душе? А я разве не пью? А профессор разве не выпивает? Сегодня, выйдя из театра, мы вот с этим моим другом «зулусом» заглянули в некое заведение, и тут мы с ним поняли, что все ошибаются. Всё! Все неправильно! — И он вытянул вперед руки, словно на них, широко распахнутых, мог уместиться и бар, и весь мир. — Во что вы хотите превратить моего друга? Ясное дело, в раба! Высосете из него всю кровь, как пиявки, а потом выбросите на свалку. Хоть бы еще написали на могиле: «Здесь нашел успокоение Жервазио Лейтао, который был честным работягой и любил по воскресеньям пропустить стаканчик», только, по-вашему, бедняки не заслуживают, чтобы черви знали, кого едят. Это Жервазио-то «зулус»? Тьфу на вас, дерьмо!

Рабочий поспешно поправил:

— Инасио, сеньор доктор. Инасио Лейтао. Жервазио звали моего деда.

— Тем лучше…

Бармен изнемогал от смеха, а студент, игравший в бильярд, подперев подбородок кием и поминутно клюя носом, приготовился внимательно выслушать, чем закончится эта едена.

Захмелевший студент собирался с силами. Все еще опираясь на плечо товарища, он моргал сонными глазами и глупо ухмылялся воображаемым собеседникам. Чтобы подстрекнуть его, кто-то крикнул:

— Да здравствует наш коллега и еще больше его собутыльник!

От непредвиденного вмешательства студент даже покачнулся.

— Собутыльник?! — И он подался вперед, всем своим видом выражая негодование. — Жервазио Лейтао — герой!

— Инасио… — пролепетал рабочий.

— Жервазио, я сказал. Я хочу, чтобы ты был Жервазио, не упрямься. Жервазио — герой. Он двенадцать раз сидел в каталажке. Не за воровство, не за… пьянку, а все за стычки с полицией. Наш брат «зулус» — символ борьбы с каннибалами!

Бурные аплодисменты увенчали речь пьяного. И его спутник, уже освоившись, покраснел от удовольствия и подтвердил:

— Да, сеньоры. Двенадцать раз. — Вырвавшись из объятий студента, он сел на скамейку и повторил: — Двенадцать. Больше, чем пальцев на руках. С тех пор мне уже незачем работать. Вот этот сеньор доктор может подтвердить. Я подхожу к любому товарищу и говорю: «Я, Инасио Лейтао…»