Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

Зе Мария рассматривал ее исподлобья, насупясь как бык. Дина заметила его настойчивый взгляд и потянула за полу пиджака.

— Бессовестный…

Эдуарда посмотрела на них и, догадываясь о словах этой невзрачной девчонки, улыбнулась Зе Марии.

— А вы не хотите попробовать свои силы?

Ее самоуверенный тон показался Зе Марии оскорбительным, и он резко ответил:

— Единственный вид спорта, которому меня научили, — это мотыга. Я и теперь занимаюсь им на каникулах. Извините, что обманул ваши ожидания.

Дона Марта так и остолбенела, и на лице ее застыла гримаса недовольства и изумления. Воцарилось тягостное молчание. Один только сеньор Алсибиадес, довольный сценкой, тщетно пытался удержаться от смеха.

— Это я прошу извинения за ошибку, — парировала Эдуарда, и ее серые глаза сделались ледяными. — Я и не заметила, что вы вошли в дверь для прислуги.

Пока Зе Мария, немного опешив, потирал руки от смущения, Сеабра огляделся по сторонам, отыскивая, кто бы мог поддержать миссию миротворца, с которой его так и подмывало выступить, и наконец не выдержал:

— Вы, как видно, мастера пикироваться остротами. Не сомневаюсь, что и в теннисе вы оба окажетесь достойными партнерами. Давайте начнем, я буду судьей.

И довольный тем, что разрядил атмосферу, он обернулся к хозяйке, надеясь на ее поддержку, но тут же, смутившись, скромно уселся позади товарищей.

Зе Мария все еще что-то ворчал. Потом он взял ракетку. Однако дона Марта схватила племянницу за руку — не стоило проявлять чрезмерную снисходительность к хамской выходке плебея — и сказала:

— После поиграешь, детка.

Все же у нее не хватило мужества высказать все, что накипело на душе.

Луис Мануэл ерзал на стуле, и Сеабра, заметив его беспокойство, осторожно, словно боялся нарушить планы каждого из присутствующих, напомнил, по какому поводу они здесь собрались.

— Если вы не возражаете, мы попросим Луиса Мануэла прочесть нам свой очерк. Ты согласен, Луис?

И Сеабра снова поймал ласковый и одобрительный взгляд доны Марты.

Услыхав предложение Сеабры, Луис Мануэл мгновенно вскочил со стула.

— Может быть, хотите послушать прямо здесь, на открытом воздухе?

— Нет, нет. Лучше в доме, — горячо запротестовал Сеабра.

— Конечно, в доме удобнее, — поддержала его дона Марта.

Они вошли в кабинет Луиса Мануэла, оклеенный строгими, тщательно подобранными обоями. Сеньор Алсибиадес направился было к озеру, но супруга предотвратила его бегство.

— А ты разве не собираешься послушать лекцию нашего сына?

Промышленник безропотно покорился, жертвуя великолепным солнечным днем.

— Ради бога, мама, не отпугивайте людей, ну какая это лекция! Мы только немного послушаем музыку и побеседуем.

Дона Марта улыбаясь кивнула головой. Ее сын такой скромник и умница! Он целиком пошел в нее, в их породу, ничего не взяв от родни мужа с его сомнительной чистотой крови.

Луис Мануэл кашлянул, чтобы прочистить горло, сдавленное волнением.

— Введение к музыке, — и он сделал паузу, откашлявшись в последний раз.

Все расселись поудобнее, приготовившись внимательно слушать и стойко выдержать пронзительный взгляд хозяйки. Абилио, которого привел Сеабра, желал только одного — остаться незамеченным. И в самом деле, никто до сих пор не вспомнил, что его еще не представили доне Марте.

Луис Мануэл говорил о композиторах-романтиках. В его голосе звучала ирония. И Абилио, не веря своим ушам, слышал, как он безжалостно и беспощадно крушит все авторитеты, казавшиеся ему незыблемыми. Один за другим их выбрасывали на свалку, но это ни на кого будто и не производило впечатления. Абилио испытующе смотрел на товарищей, надеясь, что хоть кто-то из них проявит свой протест, но вскоре убедился, что все, наверное, уже давно принимают как должное эту расправу с общепризнанными гениями. Сеабра, например, закатил глаза к потолку и уперся руками в колени, всей своей позой выражая чрезмерное восхищение. Он из кожи вон лез, пытаясь превзойти любого из гостей. Зе Мария нахмурил свой по-стариковски морщинистый лоб.

Только Жулио, который на вечеринке у Луиса Мануэла отнюдь не производил впечатления златоуста, иногда отвлекался и обводил комнату отсутствующим взглядом, поигрывая ножом для разрезания бумаги. Было очевидно, что и ему, Абилио, надо включиться в эту интеллектуальную сосредоточенность, но все предметы — книги, мебель, — а также острая боль в ногах, затекших от долгого сидения, точно сговорившись, отвлекали его внимание.