Уильям Глэдстоун - Двенадцать

Врачи признали у Герберта сотрясение мозга и несколько дней держали его под надзором в палате. По счастью, ничего серьезного они больше не нашли.

Так он впервые напрямую прочувствовал на себе сыновний гнев, который в свое время приходилось сносить Максу. Теперь отец понял, что старший сын не так уж ленив и не скудоумен. Он опасен!

Однако свидетельствовать против родной кровинушки ему было настолько невмоготу, что он в итоге забрал свое заявление, и Луиса вместо тюрьмы отправили на месяц в неврологический диспансер. После этого срока он мог быть отпущен, если врачи сочтут его эмоционально стабильным.

Кроме того, после выхода Луису судебным решением запрещался въезд в Гринвич, штат Коннектикут, где жили Герберт и Джейн. Но так как до этого их сын в насильственных действиях замечен не был, — исключение составлял Макс, но кто это упомнит! — то подозревать Луиса в опасности для окружающих у них не было оснований.

Быть может, в отсутствие контакта с ними он научится как-то сам заботиться о себе, найдет свой путь в жизни.

В невродиспансере Луис вел себя на удивление образцово и по истечении месяца был выпущен.

Джейн не тешила себя иллюзиями насчет того, что он отыщет себе нормальную работу, а уж тем более сделает карьеру адвоката. Причем в этом она винила почему-то себя и, несмотря на неуважение, проявленное Луисом, выбила из Герберта, чтобы тот открыл на имя сына счет, пусть даже скромный, и периодически отправлял на него суммы, чтобы сын мог поддерживать себя. Джейн надеялась таким образом хоть как-то облегчить финансовое положение Луиса. Быть может, он даже сумеет как-то приспособиться в жизни и худо-бедно существовать, пусть даже вне семьи.

Когда Макс вернулся из своих странствий и узнал о происшедшем, он лишь издал вздох облегчения. Наконец-то до матери с отцом дошло, кого они пригрели под сердцем, и они приняли какие-то меры, чтобы защитить — нет, не семью, а хотя бы самих себя. Луиса ему было, разумеется, жаль. Как-никак все годы вместе. Любой человек заслуживает помощи и сострадания. Но поддерживать с ним контакт он тоже не горел желанием.

А если откровенно, то в нем попросту укоренился страх. Не отмочил бы братец еще чего. С ним как на вулкане.

1978 год

В Гарвард Макс возвратился с отрадной мыслью, что теперь его знания в антропологии, обретенные за время работы над фильмами, будут если не востребованы, то хотя бы по достоинству оценены профессорами и коллегами.

Как же он, наивный, заблуждался. Эта его сторонняя практика попросту не воспринималась соратниками по цеху. Дескать, какое отношение эти полевые вылазки имеют к серьезной теоретической работе? А уж выпускнику альма-матер такой популизм тем более не к лицу.

Макс разочаровывался в Гарварде, который порицала и профессура: рутина, схоластика и застой.

Выход из тупика вскоре наметился. Позвонил отец и в откровенном разговоре сказал, что хотел бы позвать Макса в свое издательство. До этого Герберт уже успел выйти из сделки с «Перфект филмз», а заодно отмести и все прочие предложения насчет того, чтобы кому-нибудь продаться. Он обещал сыну, что попытается выкупить у своего партнера долю и передать всю фирму Максу, если тот переедет в Нью-Йорк и возглавит в издательстве редакторский отдел. Отец был непреклонен в одном. Прежде чем он пойдет на этот шаг, сын должен поднабраться опыта в нью-йоркском офисе.

Макс принял предложение и перебрался в Нью-Йорк, но вскоре во всем разуверился. Романтическое воссоединение быстро переросло в обузу, к тому же жить в мегаполисе ему не нравилось, а новое поприще казалось каким-то бескрылым.

Не прошло и года пребывания Макса в его новой должности, как последовал звонок с приглашением на съемки очередного кинопроекта с соответствующей кругосветкой на три месяца. Встречные условия он должен был выставить сам. Учитывая длительность отъезда, ему пришлось в экстренном порядке брать отпуск, причем, по его же настоянию, без содержания.

«Ничего, — думал он. — Вернусь и опять засяду в это болото. Куда оно от меня денется!»

Тем временем, как раз в день отлета Макса в Бирму и прочие неизведанные места, у Герберта Доффа случился третий инфаркт, причем куда более серьезный, чем первые два. Не в силах больше справляться с постигшими семью трудностями, он продал свою фирму первому же претенденту, предложившему приличные условия. Макс ничего об этом не знал, а когда вернулся, сделка была уже завершена.